Анатолий Домбровский - Неистовый сын Трира [роман-трилогия]

«Долой рабство в США!», «Свободу черным невольникам Юга!» – эти и другие требования не раз звучали на митингах и массовых демонстрациях рабочих Англии и Франции. В войне северных штатов Америки против рабовладельческого Юга, в победе Севера над Югом значительная роль принадлежала пролетариям Англии и Франции: они не позволили своим правительствам выступить на стороне рабовладельцев Юга. Их симпатии были полностью на стороне Гарибальди, возглавившего революционную войну против Австрии за объединение Италии. А когда в 1863 году в Польше, в Кракове, вспыхнуло восстание против русского царизма, французские рабочие, прибывшие в Лондон на Международную выставку, вместе с английскими рабочими потребовали на митинге от своих правительств выступить в поддержку Польши. И хотя ни Наполеон III, ни Пальмерстон не выполнили это требование рабочих, а краковское восстание было утоплено в крови, митинг солидарности в Лондоне не прошел даром: он утвердил решимость рабочих разных стран действовать отныне вместе.

Митинг состоялся в июле 1863 года. А уже в начале ноября вернувшиеся на родину французские участники митинга получили послание от Джорджа Оджера, английского сапожника, секретаря лондонского Совета тред-юнионов. «Пусть состоится встреча представителей Франции, Италии, Германии, Польши, Англии и всех стран, где есть желание сотрудничать на благо человечества, – писал французам Джордж Оджер. – Давайте созывать конгрессы; давайте обсудим коренные вопросы, от которых зависит мир между народами…»

Свой ответ в Лондон французские рабочие привезли в сентябре 1864 года. По случаю приезда французских рабочих лондонский Совет тред-юнионов решил устроить собрание в Сент-Мартинс-холле, в концертном зале, расположенном в центре Лондона.

Маркс узнал об этом сначала из рабочей газеты «Би-Хайв», а затем от самого Джорджа Оджера, навестившего его за несколько дней до собрания.

– Да! – сказал Маркс, выслушав Оджера. – Это важно! Убеждение в необходимости братского союза рабочих всех стран должно стать всеобщим. Все разрозненные усилия обречены на провал и караются поражением. Пора объединяться!

– Значит ли это, что вы, доктор Маркс, выступите на собрании с речью? – спросил Оджер.

– Нет, – ответил Маркс.

Сапожник Оджер поджал губы, опустил крупную лысую голову, взглянул на Маркса из-под бровей, шевеля желваками. Признанный вожак лондонских рабочих, он привык к прямым и крутым разговорам. Ответ Маркса его явно раздосадовал. Толком еще не понимая, что кроется за коротким словом «нет», он приготовился к словесной баталии. И был обескуражен улыбкой Маркса, улыбкой открытой и дружеской.

– Считаю, – сказал Маркс, – что на собрании от имени немецких рабочих должен выступить рабочий , а не доктор Маркс. Так будет обеспечена подлинность идеи международного братства рабочих – рабочего товарищества. От немцев мог бы выступить, как мне думается, Эккариус, портной, человек глубокий и самобытный. Если вы согласны, я поговорю с Эккариусом.

– Хорошо, – согласился Оджер, облегченно вздохнув. – Пусть выступит с речью Эккариус. Обязательно поговорите с ним, доктор Маркс. И помогите ему сформулировать основные мысли.

Маркс нахмурился.

– Эккариуса я знаю давно, – сказал он. – Ему у других мыслей не занимать.

– Верю, – поторопился согласиться Оджер, поняв свою оплошность. – Просто очень хочется, чтобы мы, рабочие, были единодушны теперь, когда начинаем великое дело.

– Да, – простил его Маркс. – Очень хочется.

– Вы придете на собрание? – спросил, прощаясь, Оджер.

– Непременно, – ответил Маркс. – Я тоже думаю, что вы начинаете великое дело .

– Ты пойдешь на собрание в Сент-Мартинс-холл? – удивленно спросила Женни, когда Оджер ушел. – Но разве это не противоречит твоим принципам? Ты, кажется, поклялся не участвовать ни в каких сборищах.

– В сборищах – да, в бесплодных затеях – да. Я поклялся не участвовать в утопической болтовне и утопических заговорах. Но здесь, как мне думается, Женни, действительно начало великого дела. Рабочее движение в Европе оживилось. Ему нужна политическая организация, в основу которой должны быть положены научные принципы. А это мое прямое дело – участие в создании такой организации.

– Прекрасно, – ответила Женни. – Но что будет с «Капиталом»? – вздохнула она.

Маркс пожал плечами. Потом сказал:

– Просто я стану работать вдвое быстрей.

Женни печально улыбнулась: она знала, что «вдвое быстрей» на самом деле будет означать вдвое больше. Так это потом и было: делам Интернационала Маркс посвящал дни, а работе над «Капиталом» – ночи. Бессонными стали ночи и для Женни, переписывавшей набело рукопись «Капитала». Она могла бы заниматься этим и днем, если бы не необходимость постоянно советоваться с Марксом и если бы Маркс не вносил в уже переписанный набело текст бесконечные поправки. Первый том «Капитала» состоял из нескольких тысяч страниц… Кроме того, Женни переписывала его статьи для газет – не меньше двух статей в неделю, отправляла их в Америку, Германию и Австрию, в газеты, с которыми Маркс сотрудничал. И еще она писала за него письма Вейдемейеру, Либкнехту, Кугельману и, конечно же, Энгельсу. Словом, Женни была у Маркса на секретарской службе, как она в шутку говорила об этом сама. Эта служба не была ей в тягость, потому что Женни относилась к ней как к своей работе.

Вслед за Оджером Маркса навестил молодой французский учитель Ле Любе, который родился и жил в Лондоне. Ле Любе, как и Оджер, просил Маркса принять участие в собрании в Сент-Мартинс-холле. А утром 28 сентября пришло письмо от Уильяма Рандала Кримера – английского плотника и руководителя Объединенного общества плотников и столяров.

«Сэр! – обращался к Марксу Кример. – Комитет, который, как это указано в прилагаемом приглашении, организует собрание, почтительно просит Вас оказать ему честь своим присутствием. Предъявление этого приглашения послужит Вам пропуском в то помещение, в котором комитет собирается в 7½ часа. Преданный Вам У.Р. Кример».

Удивительно! – покачал головой Маркс, показывая письмо Кримера Женни. – Удивительно то, как можно иметь такой почерк. Прекрасный почерк, черт возьми!

– Вот бы тебе такой, – сказала Женни. – Твой почерк в сравнении с этим – не просто каракули, а ужасные каракули.

– Прости, родная, – сокрушенно произнес Маркс.

– Прощаю, – махнула рукой Женни. – А с другой стороны, будь у тебя такой почерк, как у Кримера, тебе бы на написание «Капитала» понадобилась, думаю, сотня лет. Ведь у Кримера каждая буква – произведение.

В тот же день, 28 сентября, Учредительное собрание Интернационала открылось в малом зале Сент-Мартинс-холла, расположенного близ Трафальгарской площади.