Кацурагава Хосю - Краткие вести о скитаниях в северных водах

Младший брат Кирилла и старший брат жены также приходили ухаживать за больным и днем и ночью, и только спустя 80 или 90 дней [больной] с трудом поправился.

В это время в столицу приехал Синдзо [117]с чиновником в чине поручика, который вез лекарства для императрицы. Но [он] не знал, где живет Кодаю, и поэтому остановился вместе с поручиком неподалеку от храма, который называли католической церковью. Пока он там жил, ему ежедневно выдавалось по десяти медных копеек. Говорят, что деньги на пособия потерпевшим кораблекрушение издавна / 40 / отчисляются из пошлин, уплачиваемых кораблями в разных портах, и используются вот таким образом. Только спустя несколько дней [синдзо] наконец смог прийти к Кодаю и рассказал ему, что перед тем [он] так болел, что не было никакой надежды на выздоровление. Тогда ради будущей жизни [он] принял религию той страны, переменил имя и стал называться Николаем Петровичем Колотыгиным и после этого, вопреки ожиданию, выздоровел. "Теперь же, — говорил [он], — когда [я] принял христианство, [для меня] уже отрезан путь домой, и жалеть об этом бесполезно". Сейчас и Синдзо, и Сёдзо стали учителями японского языка, живут в Иркутске и получают жалованье по 100 рублей серебром в год.

Так вот шли дни и месяцы, а на просьбу Кодаю не было никакого ответа — ни да, ни нет. Уже [наступило] 1 мая, и императрица с наследником, внуками и множеством придворных выехала из Петербурга в свой загородный дворец в Царском Селе [118], в 22 верстах от столицы. Согласно установившемуся там порядку, императрица каждый год проводит летние месяцы в этом дворце, чтобы укрыться от жары, а 1 сентября возвращается в Петербург. Услышав о том, что императрица соизволила выехать в Царское Село, Кодаю посетовал на это Кириллу, а 8-го числа того же месяца [сам] выехал из Петербурга в Царское Село, остановился [там] в доме Осипа Ивановича Буша [119]и стал ждать ответа на [свою] просьбу. Этот Буш во время отсутствия императрицы присматривал за летним дворцом и вместе с тем управлял садами. Ему предлагали высокий чин, но он отказался и служил без чинов, получая жалованье / 41 / в 1500 рублей серебром, кроме того, [дополнительно] за должность 1000 рублей. У него все было казенное вплоть до дома, слуг, кареты и лошадей. Его дом примыкал прямо к дворцовому саду, куда можно было свободно выходить, и Кодаю, пока жил там, часто гулял по саду и рассматривал его. Если в саду ему случалось встретиться с императрицей, то он просто скрывался за деревьями, если же спрятаться было некуда, то отходил в сторону от дороги и стоял, почтительно прижав руки к животу. Так же он делал, когда встречал наследника или августейших внуков. Он говорит, что когда появляется императрица, то впереди нее следует только два человека, но такого, чтобы разгонять людей или останавливать [движение], не бывает [120].

28 мая [121]того же года Кирилл получил от генерал-аншефа графа Александра Романовича Воронцова [122]сообщение о том, что ему приказано прибыть во дворец вместе с потерпевшим кораблекрушение Кодаю. Это означало, что Безбородко, которому вначале было подано прошение, доложил о нем императрице. А Воронцов — это человек, который ведает делами, касающимися купцов из пятидесяти двух стран (названия стран даны отдельно) [123], а также людьми, занесенными морем из чужих стран. Поэтому сообщение Кириллу и пришло от него. От радости Кодаю готов был прыгать до неба и тотчас же отправился в сопровождении Кирилла. В этот день он был в суконном костюме светло-серого цвета французского покроя (то есть по французской моде). Но Кирилл сказал ему:

— Надо приготовить японскую одежду и вакидзаси [124], кто знает, а вдруг императрица захочет взглянуть [на них].

Поэтому Кодаю взял с собой даже косодэ, хаори и хакама [125].

Так вот, летний дворец имеет пять этажей, пол в нем устлан отшлифованным камнем, который [по-русски] называется мурамура (вид белого мрамора с красными, зелеными и черными разводами).

/ 42 / В нижнем этаже находится помещение для министра двора и для лейб-медиков, на втором этаже — столовый зал, на третьем помещается тронный зал. Кодаю встретили на нижнем этаже Безбородко и Воронцов и сказали, чтобы [он] шел за ними, так как его вызывает императрица, и, пройдя вперед, повели его на третий этаж. Кирилл тоже пошел вслед за ними. Зал был размером [по] 20 кэнов , [со всех] сторон, отделан мрамором с красными и зелеными разводами. Справа и слева императрицу, как цветы [126], окружали пятьдесят или шестьдесят фрейлин. Среди них были две негритянки. А по эту сторону, разделившись на две группы, торжественно и величественно стояли рядами свыше четырехсот человек придворных во главе с канцлером, так что у Кодаю даже замерло сердце и от робости [он] не мог двинуться вперед. Но Воронцов сказал [ему], чтобы [он] приблизился к императрице. Кодаю взял под мышку под левую руку свою шляпу и хотел оттуда же почтительно поклониться, но ему сказали, что здесь кланяться не нужно, а надо прямо идти вперед. Тогда он положил шляпу и трость на пол и осторожно двинулся к императрице. Потом, как его научили заранее, он опустился на левое колено, а правое выставил и, положив одна на другую руки, протянул их вперед. Императрица вытянула правую руку и кончики пальцев положила на ладонь Кодаю, и он трижды как бы лизнул ее [127]. Говорят, что таков церемониал при первой аудиенции иностранцев у императрицы. После этого он вернулся на свое прежнее место и остановился там. Императрица приказала окружавшим [ее] подать прошение Кодаю и, просмотрев его, [спросила]: "Кто писал проект этого письма, наверное, Кирилл?" Тогда Кирилл почтительно ответил, что [он] написал в нем все так, как просил Кодаю. Она снова спросила, все ли, что [написано] в письме, правильно. Кирилл ответил, что нет ни малейшей неточности. / 43 / При этом Кодаю услышал, как императрица громким голосом произнесла: " бэнъясйко " [128]. Это значит: "Достоин жалости". Затем императрица через жену канцлера Турчанинова Софью Ивановну подробно расспросила Кодаю о бедствиях, [которые им пришлось испытать] на море, а также об умерших, и, когда [кодаю] подробно ответил на вопросы, [она] промолвила: " Охо, дэяуко " [129]. Этими словами [она выразила] сожаление по поводу [судьбы] погибших. В это время на лице императрицы можно ьнло увидеть сильную скорбь. Потом она, по-видимому, спросила, почему так долго ей не докладывали его первые прошения о возвращении на родину, почему она ничего до сих пор не знала об этом. Как потом сказали [кодаю, какой-то] сановник, называемый сэнатэ [130], задерживал первые прощения, и [поэтому о них] не было доложено императрице. Императрица очень разгневалась и запретила тому сановнику в течение семи дней появляться при дворе с утренним визитом. В тот день праздновалось рождение августейшего внука императрицы цесаревича Александра Павловича [131], и на полдень был назначен парадный обед по этому случаю, но на часах уже прошел полдень, подошел уже час овцы (2 часа пополудни), а императрица все еще не встала с трона. Наконец [она спросила]: