Юлий Квицинский - Время и случай

По приезде в Москву я, разумеется, первым делом стал выяснять вопрос, зачем мы «вылезли» 13 ноября с вариантом 572:572. Еще 3 ноября Нитце определенно сказал, что из этого ничего не получится. Внося свое предложение десять дней спустя, мы не могли не знать, что это пустая затея, что переговоры, по сути дела, уже провалились.

Г. М. Корниенко дал мне объяснение, до которого я, да и другие члены нашей делегации в Женеве, честно говоря, не могли додуматься. У нас не доверяли ни Нитце, ни его вашингтонскому начальству ни на грош. Чтобы лишить американцев возможности под самый конец переговоров изобразить дело так, будто они зондировали возможность после «лесной прогулки» еще одного, компромиссного варианта, на сей раз предусматривавшего полный отказ от размещения их ракет, а мы его опять проигнорировали, и было решено предложить им внести этот вариант официально и пообещать, что СССР его примет. В этом случае администрации Рейгана не оставалось бы ничего иного, как публично отвергнуть такой компромисс, лишив себя возможности каких-либо последующих спекуляций в печати. Расчет этот и оправдал себя.

Наступил тяжелый 1984 год. В Москву наезжали одна за другой парламентские, правительственные и всякие другие делегации, которые уговаривали нас возобновить переговоры с американцами, несмотря на продолжающееся размещение их ракет в Европе. Антиракетное движение по-прежнему доставляло много хлопот западноевропейским правительствам, а отсутствие переговоров между США и СССР как бы подпитывало требования недовольной улицы к руководителям не сидеть сложа руки, принимать какие-то меры, коль скоро американцы с русскими настолько разругались, что вообще прекратили всякие политические разговоры и лишь соревнуются в принятии все новых мер по военной линии. Западноевропейские правительства в один голос требовали возобновления переговоров, чтобы выйти из-под этого неприятного пресса. Начало переговоров позволяло бы им сказать: граждане, успокойтесь, они вернулись за стол заседаний в Женеве и о чем-то должны договориться.

Хотелось переговоров и оппозиционным партиям в западноевропейских странах, так как продолжение американо-советского ракетного спора вынуждало их так или иначе принимать чью-то сторону. Солидаризоваться со своими правительствами в этой ситуации означало для них рисковать крупными потерями голосов на левом фланге, становиться на сторону СССР социал-демократы не могли себе позволить, не навлекая обвинений в том, что они «красные».

На всех официальных встречах мы продолжали повторять свою прежнюю позицию, обвиняя американцев в нарушении баланса сил в Европе и подготовке условий для нанесения первого ядерного удара по СССР в надежде подставить под наш ответный удар западноевропейских союзников, которые с каждым годом становились все более серьезным конкурентом США в их претензии на руководство западным миром. Мы заявили, что основа переговоров подорвана, а для ее восстановления надо вернуться к положению, существовавшему до размещения американских ракет. Наши оперативно-тактические ракеты были выдвинуты на территории ГДР и Чехословакии, повысилась интенсивность боевых дежурств наших ядерных подводных лодок в зоне прямой досягаемости США. Как говорил тогда маршал Ахромеев, комитет начальников штабов США от этих наших действий особого удовольствия не испытывал.

Но с каждым проходящим месяцем становилось все яснее, что нам придется возвращаться на переговоры. Вопрос состоял только в том, когда это сделать и нет ли возможности заставить американцев заплатить за наше возвращение какую-то цену. Спешить, правда, особого смысла не имело, тем более что президент Рейган продолжал воинственную риторику, а затем и усилил ее, выступив со своей пресловутой программой «звездных войн», которую мы тут же окрестили как способ распространить гонку вооружений с земли теперь уже и на космос, создать условия для ядерного нападения на СССР в надежде закрыться от ответного удара космическим щитом новых противоракетных средств.

В пользу возобновления переговоров говорило много различных объективных и субъективных факторов.

В наших интересах было остановить или задержать развертывание американских «Першинг-2» и крылатых ракет в Европе. Они несли реальную угрозу стабильности обстановки на континенте. К тому же вместе с переговорами по ядерным вооружениям в Европе мы остановили и переговоры по стратегическим вооружениям, а американцы по-прежнему не хотели ратифицировать договор ОСВ-2. Баланс мог быть в любой момент нарушен и по этому классу вооружений, что грозило неприятными последствиями и заставляло нас «гнать» сразу целый ряд программ создания новых стратегических вооружений, а это было весьма и весьма накладно. Куда спокойнее была бы ситуация, когда гонка стратегических вооружений, если и не была бы прекращена, то хотя бы велась с соблюдением согласованных правил и по четко обозначенным, «разрешенным» направлениям.

Рейгановская программа СОИ ставила под вопрос дальнейшее существование договора по ПРО, а это сулило нам перспективу — либо, копируя американцев, идти по линии создания ударных космических вооружений, что означало бы астрономические расходы, либо производить дополнительные стратегические наступательные средства, способные «обмануть» американские системы перехвата или пробить их путем «перенасыщения», то есть увеличение числа наступательных средств. Можно было идти и обоими этими путями, что стоило бы еще больше. Отсюда следовал вывод о необходимости попробовать все же договориться по космосу, лучше всего путем сохранения в неприкосновенности Договора по ПРО.

Позиция отказа от переговоров была невыигрышной и с политической точки зрения. Публике всегда больше нравится политик, выступающий за переговоры. Он заранее может претендовать на высокий рейтинг как человек разумный, конструктивно мыслящий. В то, что переговоры можно вести и просто для отвода глаз, люди обычно верить не хотят.

Наконец, действовал и один весьма прозаический момент. На переговорах по разоружению у нас кормилось и росло по службе большое количество влиятельных чиновников тех самых ведомств, которые, собственно, и делали внешнюю политику СССР. Существовала своеобразная разоруженческая переговорная мафия, которая вдруг из-за «дурацкой ссоры» Квицинского с Нитце оказалась без работы, перестала ездить за границу, писать бумаги, появляться на глаза высокого начальства и демонстрировать свою значимость. Разумеется, все они только и искали способа поскорее вернуться к привычной рутине вне зависимости от того, будет ли от такого возвращения какой-либо толк или нет.