Юлий Квицинский - Время и случай

Ну ладно, не удалось договориться. Обстоятельства сложились не в нашу пользу. Но, заметил я, все же у меня была надежда, что имею дело с надежным человеком. Оказалось, что это не так. Жаль.

Нитце закричал, что наши послы ославили его сейчас на всю Европу. Он никогда не признает нашего права поступать таким образом с ним.

Я ответил ему, что это еще вопрос, кто кого ославил. Они первыми дали утечку информации. Она началась утром 17 ноября, когда наши послы ни сном ни духом не ведали о разговорах Квицинского с Нитце. Пусть прочтет хотя бы статью в «Геральд Трибюн». Там прямо сказано, что Бонну отрицательное отношение Вашингтона было сообщено 15 ноября, когда Нитце морочил мне голову рассказами, будто его правительство все еще «изучает» наши предложения. 16 ноября правительство ФРГ решило опубликовать это в печати, чтобы «оказать нажим на русских». Так что наши послы, если разобраться, только восстановили правду. Поэтому мне с Нитце больше разговаривать не о чем. Это грязная и достаточно откровенная работа.

После этого я поднялся и вышел из кабинета Нитце, который кричал мне вслед, что он, мол, так и знал, что «черное будут выдавать за белое». В коридоре за мной устремились Глитман и Кляйн. В возбуждении я, кажется, пошел в сторону, противоположную той, где находился лифт. Затем мы молча стояли, ожидая лифта. Через некоторое время из-за угла появился Нитце, который нерешительно протянул мне руку. Я отмахнулся от него, и он ушел.

В лифте Глитман спросил: «Что теперь?» Я ответил, что теперь все кончено. Он согласился и посоветовал больше не портить друг другу нервы, а провести день-другой где-нибудь на природе.

В ту ночь я плохо спал. Настроение в делегации было мрачное. Кое-кто явно побаивался, как бы в Москве нам за что-нибудь не влетело. Сидеть в такой обстановке в представительстве было неприятно, и я уехал в район Монтре, где провел целый день в устье Роны при ее впадении в Женевское озеро. Рыба не клевала, и мы с шофером занялись очисткой берега от всякого рода мусора, в изобилии скопившегося там, — резиновых ковриков, кусков пенопласта, обломков деревьев и яхт. Развели огромный костер. Стоял дым столбом, вдали в тумане маячили лодки швейцарских рыбаков, а я думал, что от двух лет переговоров в Женеве остались лишь обломки, которые мы через пару дней спалим, как этот никому не нужный хлам.

21 ноября позвонили из американской делегации и сообщили, что Нитце приглашает меня на обед, «если Квицинский согласится». Пришлось согласиться. Действовал приказ министра «работать в обычном режиме». Кроме того, было неизвестно, зачем зовет Нитце. В любом случае не следовало давать ему повода сказать, что он что-то хотел передать, а я не захотел его выслушать.

Обедали опять в «La Reserve». Нитце говорил о какой-то своей родственнице, которая хочет вскоре поехать в Сибирь. Было ясно, что приглашение с его стороны — попытка загладить наше субботнее столкновение и показать, что он готов к продолжению контактов. Заодно он поинтересовался, не будем ли мы публиковать то, что говорили наши послы в европейских столицах.

Я ответил ему, что не знаю, но обычно это не в наших привычках. (Кстати, ошибся, так как сообщение в печать МИД СССР все же дал.) Но ему не надо волноваться — мне не кажется зазорным быть участником последней попытки спасти переговоры. Мы не хотели принести ему зло.

Нитце заметил, что он и не думал, что ему хотят навредить. Но наш шаг с доведением варианта 572:572 до сведения западноевропейских союзников США был ударом по Рейгану. А его обязанность как главы делегации защищать президента. Другого выбора у него нет, и он в средствах стесняться не может.

22 ноября бундестаг проголосовал за размещение американских ракет, несмотря на несколько сотен тысяч демонстрантов, требовавших воздержаться от этого решения.

23 ноября состоялось последнее заседание делегаций. Я выступил с кратким заявлением, в котором сказал, что американская сторона знала о последствиях размещения своих новых ракет в Европе. Пойдя тем не менее на этот шаг, она приняла решение в пользу их срыва. Мы прерываем нынешний раунд переговоров без назначения срока их возобновления.

Нитце изменился в лице. Голос его внезапно стал хриплым. Он, видимо, так до конца и не верил, что мы уйдем с переговоров. Достал свое заявление, заготовленное на этот случай. Выразил сожаление по поводу нашего решения, сказал о желании вести переговоры дальше, упомянул о каком-то прогрессе, достигнутом якобы после предложений Рейгана и наших предложений, сделанных Андроповым.

На этот случай у меня было второе краткое заявление: мы сделали все возможное, но есть коренная разница в подходах к делу. США, судя по всему, стремятся к военному преимуществу и продолжают гонку вооружений, а следовательно, против договоренности. Мы же за договоренность и против гонки, доказательством чему служит наша готовность резко сократить группировку ракет СС-20. Но США сделали свой выбор.

Мы вышли из американского здания «Botanic Building» с генералом Детиновым и нашим лучшим переводчиком П. Р. Палажченко. Вокруг бушевала толпа, так как срыва переговоров ждали с часу на час. Меня засыпали вопросами, но я молчал — ответы предполагали бы немедленное начало дискуссий, всплеск эмоций.

Из-за толпы не было видно, где стоят наши машины. Поначалу мы пошли не в ту сторону, продираясь через полчища журналистов и демонстрантов. Наконец, добрели до машины. Тут я заявил корреспондентам, что переговоры прекращаются без назначения даты их возобновления. Тронулись вперед. Люди стали бросаться под колеса машины, полиция кинулась на демонстрантов. Одного парня сбили с ног, и он в кровь разбил себе голову. С трудом мы вырвались из этой давки и уехали.

26 ноября советская делегация улетела из Женевы. Американцы оставили часть своих людей, демонстрируя готовность к продолжению переговоров. Вскоре они, однако, убедились, что на сей раз Москва решила проявить твердость. К рождеству остатки американской делегации тоже покинули Женеву.

28 ноября был у министра. Он был приветлив. Похоже, что он даже чувствовал определенное облегчение, что на данном этапе все кончилось. Мои рассуждения о серьезных последствиях происшедшего для обстановки в Европе он выслушал внимательно, но скептически. Потом улыбнулся и спросил, отдаю ли я себе отчет, какую известность приобрел в результате «лесной прогулки» и всех этих переговоров. Я действительно как-то об этой стороне дела до тех пор не задумывался, так как был всецело поглощен поиском договоренности и способа остановить размещение ракет США, не попав под удар своего же начальства. «Думаю, — продолжал министр, — что вы пока еще этого в полной мере не понимаете». После этого он велел мне заняться составлением контрпропагандистских материалов, приемами «неизбежных» делегаций, приезжающих в Москву по вопросу о евроракетах, поручил участвовать в брифингах для печати, выступать с лекциями в наших ведомствах. Как действовать дальше, он считал, надо будет определять позднее. Пока нам следовало выдержать характер и переговоры не возобновлять.