Юлий Квицинский - Время и случай

Интересно, что Кампельман выразил согласие говорить об ограничениях и запрещениях противоспутниковых систем. Поскольку он не был специалистом в военных делах, как Нитце, он рассуждал в том плане, что в вопросе о противоспутниках Рейган так и не заангажировался, как по своей программе СОИ. Значит, делал вывод Кампельман, здесь у него есть поле для маневра, и весь вопрос в том, чем мы «заплатим» в этом случае в области своих стратегических вооружений. Видно было, что он не понимал, что запретить противоспутники значило бы обрубить возможности НИОКР (то есть research and development) по программе СОИ. Вооружения для борьбы со спутниками требуют поражающие и иные ударные способности на порядок ниже, чем вооружения, способные разрушать укрепленные боеголовки ракет, производить в сжатые сроки селекцию целей, расчет траектории и т. д. По сравнению с боеголовкой спутник сравнительно легкая добыча.

Не очень поверив Кампельману, я решил все же «допросить» его, как же в этих условиях они собираются вести с нами переговоры. Их научные разработки и опытно-конструкторские работы по СОИ растянутся на неопределенное количество лет. Значит, все это время они ни о чем говорить с нами не будут способны. В то же время Громыко с Шульцем договорились, что все три комплекса вопросов на переговорах должны рассматриваться и решаться во взаимосвязи. Зачем он тогда приехал в Женеву со своей делегацией?

Кампельман признался, что тут в их позиции самое больное место. Он не знает, как выходить из этого положения. Можно провести политическое рассмотрение всего комплекса проблем, а потом прерваться на год. Рейган по престижным причинам не может позволить себе отказаться от СОИ, но он видит, что в этом вопросе СССР может упереться. Поэтому он (Кампельман) вместе с Шульцем были бы за то, чтобы выработать хотя бы какую-нибудь договоренность по одному из аспектов переговоров. Иначе неминуем крах. Кампельман пока что не знал, что это могла бы быть за договоренность. Ему надо было почувствовать нашу позицию и разнюхать, что думают в Вашингтоне. Но он просил иметь в виду, что безуспешных переговоров Кампельман никогда не вел и вести не будет. Когда у него созреет интуитивное чувство, что договоренность становится возможной, он начнет действовать. Но пока этого предчувствия у него нет.

Кампельман предложил мне называть его Максом. Так, мол, удобнее. Но предупредил, чтобы я не думал, что он перестал быть антикоммунистом. Он убежден: с СССР надо разговаривать с позиций военной силы. Он бы охотно взорвал Советский Союз, да только при этом взорвались бы и США. Поэтому: «Выпьем за мир!»

Я охотно поддержал его тост, сообщив, что его чувства к нам пользуются полной взаимностью с моей стороны по отношению к ним.

Раунд переговоров в Женеве закончился ничем. Безрезультатной была и встреча Громыко с Шульцем по поводу 25-летия Государственного договора с Австрией в Вене. Американцы долдонили свое: надо разворачивать противоракетные вооружения «стабилизирующим образом», то есть по взаимной договоренности.

По возвращении из Вены нас — Комплектова, Карпова, Обухова и меня — вызвал А. А. Громыко. Он высказал такую мысль: если бы мы даже договорились о запрещении научно-исследовательских работ по космическим вооружениям, на эту договоренность нельзя было бы положиться. Ее было бы невозможно контролировать. В любой момент США смогли бы ее нарушить, а Советский Союз начал бы сокращать свои реально существующие стратегически вооружения. Где гарантии? Какой из этого вывод?

Комплектов сказал: надо в любом случае иметь достаточное количество своих стратегических средств для ответного удара. Вывод — в этом.

«Нет, — возражал Громыко, — это вы в сторону уходите. Скорее, вывод таков: все равно они нас вынудят создавать свои космические вооружения».

Но мне казалось, что из правильной посылки министр делает слишком однозначный вывод. Конечно, требовать запрещения научно-исследовательских работ по космосу нереально. Не проверишь, да и американцы уже пристрелялись по этому тезису, рассуждая во всех газетах, что мы пытаемся запретить сам прогресс человеческой мысли, науку и т. д. Надо было требовать запрещения опытно-конструкторских работ, которые невозможны без макетов, натурных испытаний и т. д. Это проверить можно. Кроме того, здесь не о науке была бы речь, а о вполне конкретных военно-прикладных работах. Перспектива создания своих ударных космических средств, хоть и обсуждалась, но наших военных не увлекала. Дорого все это было бы неимоверно, потребовало бы сокращения средств на другие и более реальные, и более эффективные программы.

Перед отъездом в Женеву я встречался с одним из помощников М. С. Горбачева. Он посоветовал «пересидеть» следующий раунд. Будет новый министр иностранных дел, видимо, Э. А. Шеварднадзе. Сам новый Генеральный секретарь собирается встречаться с Рейганом.

Следующий раунд переговоров начался 29 мая. Он шел скучно. Только однажды, 11 июня, Глитман попытался во время одной из прогулок спросить у Обухова, нет ли у нас в позиции чего-либо вроде схемы «лесной прогулки». Если бы СССР и США имели в Европе по «х» ракет средней дальности, а СССР, кроме этого, имел бы «плюс у» ракет в порядке компенсации за вооружения Англии и Франции, то возможно ли было бы договориться на такой основе? Осторожный Обухов сказал, что мы требуем вывода американских ракет из Европы, и спросил, в свою очередь, у Глитмана, есть ли формула «х+у» в их позиции. После этого еще более осторожный Глитман заявил, что, разумеется, нет. На том все и кончилось.

Мы в те дни носились с другой идеей. Американцы, как известно, имели право по договору ПРО 1972 года развернуть противоракетную оборону одного из районов на своей территории, но не сделали этого. Мы, вколачивая деньги в московское кольцо ПРО, похоже, ехали не в ту сторону. Вся наша ПРО и даже ПВО в основном строились на ракетах. Американцы неожиданно для нас пошли по пути создания космических средств для перехвата любых баллистических ракет, причем хотели делать это не где-то, а над нашей территорией. Если бы у них это стало получаться, то наши перспективы становились весьма мрачными. Ответить адекватными мерами не хватало денег, да и технологически это было трудно. Надо было как волку, обложенному флажками, сделать прыжок в сторону, иначе исход охоты был заранее предсказан.

Какой оставался выход? Развернуть ядерное оружие на спутниках, установив на них многозарядные боевые части? Проблем с наведением на цель при этом не возникало бы, подлетное время составляло бы, наверное, 5–6 минут. Такой спутник можно было бы разместить на высокой орбите, сделать маневренным, снабдить взрывным устройством на случай нападения или — еще лучше — механизмом автоматического отстрела боеголовок, если бы кто-либо попытался вывести его из строя. Об этом можно было бы официально предупредить другую сторону.