Юлий Квицинский - Время и случай

Вместе с тем я предложил подготовить все же договор не о сокращении ракет только в Европе, а придать ему глобальный характер. Идеей сокращений только в «европейской зоне» мы давно вредили сами себе. Поскольку одновременно мы соглашались с замораживанием наших ракет в Азии, было иллюзией полагать, что в отношении Азии нам удастся отделаться от американцев, японцев и китайцев заявлением, что мы не будем наращивать там количество своих ракет «Пионер», «если обстановка в этом районе существенно не изменится». Нас все равно заставили бы назвать цифры по этим ракетам в нашей азиатской части, а затем потребовали бы установления процедур контроля. Под сокращения и контроль в результате попал бы весь Советский Союз, а американцы могли бы иметь в США и в любом месте вне Западной Европы сколько угодно своих «Першинг-2» и крылатых ракет, да еще и маневрировать ими.

Необходимо было включить в договор и оперативно-тактические ракеты. Мы дали на это согласие (при дальности свыше 500 км) еще на переговорах с Нитце. К тому же развертывание этих ракет в ГДР и Чехословакии было затем официально объявлено нашей ответной мерой на развертывание новых американских ракет в Европе. Как же мы могли в этих условиях требовать вывода американских ракет, сохраняя свои оперативно-тактические ракеты? Это не получалось.

«Я не знаю, кто будет против этого возражать», — спокойно заметил Э. А. Шеварднадзе.

Э. А. Шеварднадзе в конце разговора осторожно сказал, что меня имеется в виду в дальнейшем использовать как специалиста по германскому направлению. Он бы хотел иметь в Бонне образцовое посольство. Однако это с его стороны не предложение. Со мной, как с О. А. Трояновским и Ю. В. Дубининым, будет беседовать М. С. Горбачев.

Но Горбачев нас не вызывал. 21 февраля министр направил в Политбюро записку о моем назначении послом СССР в ФРГ. 25 февраля эго предложение было одобрено. От руководства космической группой на переговорах в Женеве я был освобожден.

Тем временем на полных оборотах шла подготовка к XXVII съезду КПСС. Я получил на съезд постоянный пропуск. К моей персоне проявлял почему-то повышенное внимание Киевский райком КПСС, уточняя мои анкетные и всякие иные данные. При этом ничего не объяснялось. В эти дни я встретил молодого Громыко — Анатолия Андреевича, высказавшего мысль, что вместе с назначением меня послом в ФРГ должен быть решен и вопрос о вхождении в центральные органы партии. Посол в ФРГ В. С. Семенов ведь кандидат в члены ЦК. Я, правда, усомнился. Во-первых, не все наши прежние послы в ФРГ входили в состав ЦК, а во-вторых, я не был делегатом XXVII съезда.

На всех заседаниях съезда, разумеется, я присутствовал. Сидел в курской делегации. На съезде партии я был в первый раз, так что сравнивать происходившее я мог только с тем, что читал о предыдущих съездах. Но это в любом случае была хорошая зарядка перед предстоящей работой в Бонне, особенно разговоры в кулуарах съезда, которые сразу давали возможность почувствовать проблемы, которыми были заняты люди на местах. Была возможность и познакомиться со многими деятелями из верхних эшелонов власти, с которыми в последующие годы пришлось иметь дело по многим, особенно экономическим, делам, связанным с отношениями с ФРГ.

5 марта на съезде состоялись выборы. Заседание было закрытым. Меня, как гостя, на него не приглашали. Но вечером того же дня Ю. В. Дубинин, который был делегатом съезда, сказал мне, что меня избрали кандидатом в члены ЦК КПСС.

6 марта мне позвонили и попросили прийти на утреннее заседание съезда. Оно тоже было закрытым, но я уже был в списках у охраны и у Кутафьей башни, и у входа во Дворец съездов. В зал меня и В. М. Фалина охрана не пускала, так как на сей счет указаний не имела. После некоторой заминки и телефонных звонков мы в зал все же прошли. На заседании списка избранных не читали, оглашали только фамилии тех, кто получил голоса против: Кунаев имел 14 против, Алиев — 5, остальные по 1–2 голоса. Я опять остался в неведении, куда же меня избрали и избрали ли вообще. Тем не менее я двинулся с В. М. Фалиным после заседания в здание напротив, где проходили пленумы ЦК. Там и обнаружил себя в списке кандидатов в члены ЦК КПСС.

На этом Пленуме решались только организационные вопросы. Вел заседание М. С. Горбачев. Он его открыл и поставил вопрос, кто будет Генеральным секретарем. Из зала закричали, что все вопрос этот для себя давно решили и что Генсеком должен быть он.

Потом Горбачев предложил состав Политбюро и секретарей ЦК. Последних стало одиннадцать, в том числе и А. Ф. Добрынин. Горбачев пошутил, что его возвращение, «наконец», после 24 лет в Москву — это крупное событие, и что «вернулся он неплохо». Одновременно было объявлено об уходе на пенсию Б. Н. Пономарева и В. В. Кузнецова. Горбачев тепло поблагодарил их за работу и сказал, что к старым заслуженным кадрам, их обеспечению и т. д. и впредь будет самое внимательное отношение. Прозвучало это, правда, как обещание вскоре отправить на пенсию и еще кое-кого из старой гвардии.

Следующие два дня состояли из сплошных телефонных звонков. Меня поздравляли все, кто меня когда-то знал или вообще со мной встречался. В конце концов жена дошла до белого каления и предложила отключить телефон.

Перед отъездом в Бонн мне предстояло пройти стажировку, то есть поговорить о разнообразных проблемах отношений Советского Союза с ФРГ с теми руководителями ведомств, от которых зависело их решение, а значит, и перспектива развития сотрудничества. Я начал ходить по Москве, выясняя, кто как настроен, чем доволен или недоволен, что был бы готов предпринять и чему будет мешать. Знать это послу всегда крайне необходимо. Зачастую у нас дипломатия не столько состоит в искусстве наладить отношения с политиками страны пребывания, сколько в способности получать поддержку со стороны московского начальства или во всяком случае знать, откуда могут последовать подножки и как их избежать.

Был я на приеме у тогдашнего председателя КГБ В. М. Чебрикова. Казался он всегда хмурым и строгим человеком, но в беседе производил благоприятное впечатление. Говорил просто и откровенно, то есть был собеседником, а не оракулом, изрекающим истины. С самого начала он сделал интересное замечание: «Сейчас вам будут давать много разных советов — немало у нас развелось специалистов по ФРГ. Но линия все же будет вестись одна, будет одно мнение — мнение ЦК (то есть Горбачева). Вот этим мнением и руководствуйтесь».

Вторым вопросом, который волновал В. М. Чебрикова, были связи с политиками ФРГ по так называемым спецканалам. Он говорил, что мне, как послу, не надо обращать на эти действия с их стороны особого внимания, тем более что на ФРГ таких каналов сейчас практически нет. То, что есть, вовсе не «каналы», а люди второстепенные и к тому же излагающие официальные взгляды и действующие по поручению своего начальства.