Юлий Квицинский - Время и случай

План состоял из трех этапов. На первом ликвидировалось все тактическое ядерное оружие, на втором — средства средней дальности, на третьем — стратегические вооружения. Предпосылкой реализации этой программы являлся, однако, запрет на ударные космические вооружения. Э. А. Шеварднадзе дал на этот план свое согласие, Горбачев, к которому успел слетать генерал Червов, тоже наложил резолюцию, что он в принципе «за».

Однако мы сразу почувствовали за этой инициативой опять некоторый подвох. Конечно, выступить за полную ликвидацию ядерного оружия было эффектным шагом, и его надо было давно сделать. Но в то же время надо было и понимать, что в реальной жизни полной ликвидации ядерного оружия в обозримом будущем не будет. План вязал все ядерное оружие любого класса в один тугой узел и ставил затем его развязку в зависимость от решения проблемы демилитаризации космоса. Его реальным следствием могла бы быть только блокада переговоров по всем направлениям. Более того, этот план в том виде, как он был предложен, ломал бы всю систему ведущихся переговоров. Надо было начинать переговоры по тактическому ядерному оружию, так как оно подлежало сокращению в первую очередь, а таких переговоров никто нигде не вел. Только потом надлежало решать проблему вооружений средней дальности и лишь затем сокращать стратегические вооружения. Короче, всю Женеву и Вену, где велись до тех пор переговоры, требовалось полностью перестроить, хотя было ясно, что сие от нас не зависит. Вызывало подозрение, что с помощью красивой и масштабной инициативы хотят уйти от решения каких-либо вопросов ядерного разоружения вообще, поскольку действия и поведение Горбачева свидетельствовали, что он собирался всерьез сокращать и ограничивать ядерное оружие.

Эти подозрения мы высказали Шеварднадзе, который задумался. Он считал, что возражать против такой инициативы Генштаба не разумно, но надо попробовать «поженить» эту программу с реальностью и с теми предложениями, которые официально внесены нами. В результате лихорадочной работы, в которой участвовали Карпов, Обухов, Петровский, Козырев и я, появилась 16 января горбачевская программа безъядерного мира. Она полностью состыковывалась с переговорами, которые велись нами. Но с военными отношения были испорчены вдрызг. Особенно они были недовольны инициативой Горбачева ликвидировать все ракеты средней дальности в Европе.

14 января делегация возвратилась в Женеву. Надо было продвигать программу М. С. Горбачева. С этой целью меня 22–23 января послали разъяснять ее в Бонн, где я дважды беседовал с Геншером, помощником канцлера Тельчиком, Брандтом и заместителем председателя ГПК Готье.

Бонну было, конечно, приятно, что с ним разговаривают по этой тематике. Представители правительства уверяли, что самым серьезным образом изучают наши предложения, видят в них позитивные элементы. Было, однако, ясно, что ничего определенного они сказать не решаются, так как ждут реакции США, а затем постараются спрятаться за коллективной позицией НАТО, какая бы она ни была.

Об этом я написал в первой телеграмме. Затем отправил еще две. Одна из них была о беседе с заместителем председателя ГПК Готье. Его я прямо спросил, раскачает ли план Горбачева антиракетное движение. Он ответил, что не знает, и пояснил: в позиции СССР все завязано на запрещении ударных космических вооружений. Люди не знают, будут ли эти вооружения, и если да, то когда и какие. Возникает у них поэтому простой вопрос: зачем бороться за вывод американских ракет, если русские считают, что их нельзя сокращать, не запретив космические вооружения? Он (Готье) понимает, что, конечно, нельзя Советскому Союзу разоружаться в ущерб самому себе, чтобы согласно известной рабочей песне на стороне противника рокотала артиллерия, а у «спартаковцев» была одна пехота. Но как быть, он не знает. Улица может бороться за конкретные, близкие цели, а не за то, что будет или не будет через 10–15 лет. Весьма показателен был и вопрос других сопровождавших Готье коммунистов: какие мероприятия плана Горбачева не связаны с обязательным запретом космических вооружений?

Примерно то же самое говорилось на беседе и у Брандта. Он позитивно отозвался о плане, но спросил, есть ли у нас какие-либо основания полагать, что Рейган откажется от СОИ. Если нет, то стоило ли завязывать весь план Горбачева на вопрос о судьбе СОИ? Ведь получается, что нельзя запрещать и ядерные испытания, если будет продолжаться СОИ.

Вернувшись в Женеву, я прочитал газету с речью М. С. Горбачева. Там говорилось, что надо убрать из Европы ракеты без промедления и не отягощать решение этого вопроса какими-либо другими проблемами. В военной части нашей делегации наступило полное смятение.

7 февраля Кампельман пригласил меня на встречу «без переводчиков» в «Перль дю Лак». В те дни западногерманская печать вовсю писала о моем предстоящем назначении послом в Бонн, о чем я знать не знал и злился.

До этого Кампельман сказал мне после заседания делегаций, что вопрос о запрещении ударных космических вооружений на этих переговорах решен быть не может. 7 февраля был мрачный, пасмурный день, шел снег. Кампельман перенес беседу из «Перль дю Лак» во «Вье буа» — ресторан напротив нашей миссии. Шел я туда без большой охоты, ведь Макс говорил Карпову, что со мной больше встречаться не может, и сбежал из Женевы во время встречи на высшем уровне.

Кампельман, предчувствуя мой вопрос, зачем он меня позвал, сразу сказал, что не хочет меня «оставлять без присмотра». У меня, мол, очень «творческий ум» и как бы я чего-нибудь не придумал. Время договоренностей не пришло. Сейчас даже разумный компромисс, будь он предложен, все равно будет загублен. Рейгану не нужна договоренность но СОИ. Нитце якобы вопреки советам Кампельмана пошел к президенту с компромиссом, предполагавшим ряд «разменов» (видимо, хотел сменять красноярскую РЛС на отказ от строительства американских РЛС в Туле и Файлинг-дейлз), и получил по носу. А ведь Кампельман предупреждал его, что так и будет. Он поэтому не советует нам форсировать события. Сколько осталось Рейгану? Два с половиной года. Новый же президент сможет взглянуть на всю космическую тематику иначе. Пока надо искать решения по ядерному оружию.

Я поинтересовался, что он теперь думает о договоренности относительно невыхода из договора по ПРО в течение 10–15 лет. Это его идея.

Он ответил, что такое решение может быть только где-то в конце пути. И вообще он просит меня больше не писать на эту тему в Москву. В Москве стало очень много читателей, и все потом становится известно через каналы, которые имеют посольства стран НАТО. Поэтому он берет назад и свое предложение про 10–15 лет.