Юлий Квицинский - Время и случай

Когда я, будучи назначенным послом в ФРГ, зашел однажды в боннский магазин «Паукен» и взял две бутылки вина, меня остановил старый немец, который доверительно сказал мне: «Господин посол, что вы делаете? Я честный человек и не буду ничего предпринимать. Но вас хорошо знают по экрану телевизора, и наверняка найдется какая-нибудь сволочь, которая напишет Горбачеву».

Верхом тупости и бесцеремонного вмешательства в сферу личной жизни человека была, пожалуй, история, приключившаяся с президентом ФРГ Вайцзеккером во время его поездки в Новосибирск в 1987 году. Вечером немцы попросили дать им к ужину водки. Последовал отказ. Не помогли ни указания заместителя Председателя Президиума Верховного Совета СССР Сонгайло, ни требования совпосла. Водку президенту дали лишь после личного решения первого секретаря обкома партии с оговоркой — «только немцам».

Идиотизм положения чувствовали все, но то, что тем не менее он имел место, красноречиво говорило о действительном состоянии нашего общества с точки зрения демократии, гласности и цивилизации вообще. Больше всего меня изумило, что циркуляр в наши посольства с запрещением подавать крепкие спиртные напитки на протокольных мероприятиях, а также указание следить за непотреблением спиртного работниками нашей загранслужбы, подготовленный Г. М. Корниенко, лично подписал А. А. Громыко. Кто-кто, а они-то оба отлично знали, что существуют вековые традиции организации торжественных обедов, приемов и т. д. Изменить их было не под силу никакому Политбюро, либо надо было объявлять о выходе Советского Союза из европейской цивилизации, становясь всеобщим посмешищем. Кто-кто, а они не могли также не понимать, что, издавая подобные распоряжения, они ставят в сложное положение всех работников наших загранучреждений — и дипломатов, и разведчиков. Они становились легким объектом для самого примитивного шантажа — работай на нас, а не будешь, так составим полицейский протокол, что ты был пьян, и тебя откомандируют, выгонят с работы, исключат из партии.

Помню, что, увидев проект этого циркуляра, который должны были нести А. А. Громыко на подпись, я сказал Г. М. Корниенко, что этого нельзя делать. Он, конечно, и сам понимал это, но, вздохнув, сказал, что вопрос недискуссионный. Есть решение Политбюро. Выступать против него никому не рекомендуется.

Правда, справедливости ради надо сказать, что для нашей загранслужбы антиалкогольный «поход» был не только вреден. Была, конечно, и кое-какая положительная сторона. В прежние годы злоупотребление спиртным стало очень распространенным явлением. Новые драконовские приказы Центра, разумеется, нигде в полной мере не выполнялись, как это испокон заведено на Руси. Однако некоторое оздоровление обстановки в коллективах наших зарубежных представительств все же наступило. Во всяком случае теперь те, кто не хотел выпивать по поводу и без повода, могли вполне позволить себе это, не становясь «паршивой овцой» в общем стаде. Но достичь этого эффекта можно было, конечно, и другими, более цивилизованными методами.

Вернемся, однако, к женевским переговорам. Мы продолжали доверительные беседы с Кампельманом, причем как партнер он мне все больше нравился хотя бы потому, что за все время наших контактов не пытался использовать их для всяких проделок в печати, чем грешил Нитце. 11 октября мы вновь встретились в небольшом изысканном ресторане — бывшей старой конюшне, где мы однажды обедали с Ростоу. Кампельман говорил, что «нутром чувствует» приближение возможности договориться, во всяком случае президент Рейган настраивается на продуктивную встречу с Горбачевым. Мы вместе начали прикидывать, из каких элементов такая договоренность могла бы складываться. Получился интересный перечень: невыход из Договора по ПРО в течение 10–15 лет, проведение согласованной границы между разрешенными научно-исследовательскими и запрещенными опытно-конструкторскими работами по космическим вооружениям, фиксация цели 50-процентного сокращения СНВ (до 6000 боезарядов), взаимное прекращение развертывания ракет средней дальности и их символическое сокращение, ратификация договоров 1974–1976 годов по подземным взрывам ядерных зарядов, возможно, временное запрещение испытаний противоспутниковых систем, прекращение строительства красноярской РЛС и американской РЛС в Туле (Гренландия).

Правда, к концу месяца все развалилось. Судя по всему, Кампельман не получил поддержки в Вашингтоне. Когда Обухов стал говорить с Глитманом о возможности остановить развертывание ракет в Европе, ссылаясь на мой разговор с Кампельманом, в американской делегации наступил переполох. Макс предупредил меня, что должен послать телеграмму в Вашингтон, где говорилось, что он никакого моратория не предлагал.

Затем позицию Кампельмана решил проверить Карпов. Американец заявил, что ничего вообще не предлагал, кроме невыхода из Договора по ПРО в течение 10–15 лет, а все остальное «исходит от Квицинского». Во избежание недоразумений он не считает целесообразным продолжать наши беседы. В результате я оказался в двусмысленном положении перед Карповым, так как выходило, что я блефую.

На следующий день мы встретились с Кампельманом на улице. Он сказал мне, что наши с ним разговоры кое-кому не нравятся. Да и Карпов с Обуховым тоже проявляют, с одной стороны, поспешность, а с другой — подозрительность. Поэтому он (Кампельман) решил все неофициальные беседы прекратить и «лечь на дно». Пусть решает все вопросы начальство, начиная с Шульца и Шеварднадзе, а то неровен час можно угодить и «под колеса». О наших встречах надо пока забыть. Если я буду на них ссылаться, он скажет, что его неправильно поняли. А вообще мы с ним оба дураки, так как неправильно оценивали общую ситуацию. США не снимут вопрос о красноярской РЛС до тех пор, пока не решится вопрос о будущем программы СОИ. Не прекратят они и развертывания своих ракет средней дальности в Европе — это способ выжимать из нас уступки по сокращению наших стратегических вооружений.

После этого меня вызвали в Москву для участия во встрече Шеварднадзе с Шульцем. Перед отлетом Кампельман сказал мне, что Нитце хотел бы продолжить обсуждение «повестки дня», которую мы имели в виду 11 октября, то есть тех вариантов, от которых он сам только что отказался. Я доложил об этом министру. Он сказал, что встретиться с Нитце надо. Но можно ли теперь доверять словам Кампельмана? Последующие события подтвердили, что Шеварднадзе был прав.

Когда Нитце прилетел с Шульцем в Москву, я спросил его, правда ли, что он хотел бы что-то сообщить мне. «Дед» ответствовал, что, как сказал ему Кампельман, это я имею какие-то предложения и хочу их обсудить с ним. Однако у него будет мало времени, да и неясно, о чем сейчас можно было бы договориться. Я заметил, что, если верить Кампельману, Нитце имеет поручение продолжать обсуждение пунктов, которые обсуждались нами 11 октября. Нитце, однако, отрицал, что он вообще знаком с этими пунктами.