Юлий Квицинский - Время и случай

Пора было также решать и вопрос о надлежащем материально-финансовом обеспечении советских людей, которые работали в восточноевропейских странах. Из-за обесценения местных валют они оказались в очень тяжелом положении, так как уровень их зарплаты оставался таким же, как и в прежние годы. Надо было переводить их зарплату на свободно конвертируемую валюту, которой в нашей казне остро не хватало.

С течением времени кое-какие вопросы, обозначенные в этой записке, удалось решить. Но не все и не в полном объеме. Нашу внешнюю политику на восточноевропейском направлении все охотно критиковали, делая при этом вид, будто решение многочисленных острых вопросов зависит только от МИД СССР. Однако сам характер этих вопросов был таков, что наша дипломатия могла лишь привлекать к ним внимание и уговаривать другие инстанции предпринять необходимые действия. А они либо не предпринимались, либо предпринимались с большим скрипом и зачастую оказывались потом неэффективными или недостаточными.

Прогрессирующий развал власти и порядка в стране острее всего сказывался именно в наших отношениях с бывшими союзниками, учитывая их объем, разветвленность, вовлеченность в них огромного количества людей. Какой-либо сбой в культурных связях, скажем, с Норвегией или Ирландией — это полбеды, и волнует он, как правило, лишь узкий круг заинтересованных лиц и учреждений. Поэтому и страстей вскипает немного и поправить дело сравнительно просто. Сбой же в культурных или научно-технических связях с Болгарией — это уже государственная проблема. Это иной масштаб, так как затронуты сразу десятки тысяч людей и множество организаций. Прекращение закупок железнодорожных товарных вагонов в Румынии — это опять огромная проблема, так как завод-производитель целиком сориентирован на производство этих вагонов для Советского Союза. Их больше никто не купит, и без работы оказываются тысячи людей. Правительство же СССР все более утрачивало рычаги, позволявшие ему принимать меры для решения подобных вопросов и выправления положения. Не было этих рычагов и на республиканском уровне, в чем быстро убедились восточноевропейские страны, несмотря на все попытки российских, украинских, казахских и прочих властей надувать щеки и рассматривать себя как новых партнеров во внешнеторговых связях.

На нас тем временем усиливался нажим по вопросу о Прибалтике. Ситуация складывалась довольно нелепая. В Вильнюсе регулярные войска захватили телебашню, была стрельба. В то же время в Москве все, начиная с президента, заявляли, что никаких приказов действовать войска не имели, что с обстоятельствами дела надо еще разбираться. Литовские власти, однако, прямо обвиняли во всем случившемся центр, рассылали своих эмиссаров по Западной и Восточной Европе, просили поддержки. В то же время действовать в соответствии с союзным конституционным порядком выхода из состава СССР, то есть проводить референдум, они не хотели, добиваясь, чтобы Президент СССР признал законным решение их парламента о суверенитете.

Но М. С. Горбачев не мог пойти на этот шаг хотя бы уже потому, что в этом случае был бы обвинен в Верховном Совете СССР в нарушении нового советского закона о порядке отделения и Конституции СССР. Это могло бы повлечь требование об его отставке. На Западе понимали это. Понимали и послы европейских держав, которых я принимал по прибалтийским делам в те дни.

Неправильно думать, что все на Западе так уж хотели немедленного отделения Прибалтики. Важнее было сохранить Горбачева и продолжить процесс реформ. Однако нас постоянно предупреждали, что в Прибалтике не должно быть применения силы. Не будет применения силы, вопрос о признании независимости прибалтийских государств не будет форсироваться и Западом, он будет предоставлен «естественному ходу событий» при должном уважении конституционных реалий и суверенитета СССР.

В Литве же дело опять дошло до применения силы. 25 января наш посол в Люксембурге сообщил, что политдиректора МИД стран ЕС в порядке «воспитательных мер» приняли решение передавать продовольственную помощь, кроме срочной, не правительству СССР, а только общественным организациям. Техническое содействие должно было быть заморожено вообще, переговоры о новом договоре между ЕС и СССР отложены. А. А. Бессмертных приглашали в Люксембург или Брюссель, чтобы объясниться. Встреча комиссии ЕС — СССР по экономическим делам должна была быть отложена. Французы перенесли сроки визита в Париж А. И. Лукьянова. Международный валютный фонд передвинул рассмотрение вопроса о нашем ассоциированном членстве.

Правда, посольства стран ЕС в Москве нам тут же дали понять, что страны ЕС не очень хотят ссориться, что решение политдиректоров не окончательное, так как будет еще 4 февраля встреча министров иностранных дел стран ЕС, на которой вопрос будет рассмотрен заново и что по прибалтийским делам нам надо серьезно поговорить прежде всего с американцами.

Но попытка начать применять в отношении Советского Союза санкции, по сути дела, была налицо. Предпринималась она после присуждения нашему президенту Нобелевской премии, после подписания Парижской хартии, объединения Германии, договоренности в Вене о фактически односторонних сокращениях наших обычных вооружений, совместных действий против иракской агрессии в Кувейте. Это, конечно, вызвало в нашем руководстве раздражение.

Последовала серия шагов с тем, чтобы отвести столь откровенное вмешательство в наши внутренние, межнациональные дела. Сначала с английским руководством было поручено поговорить нашему послу в Лондоне, затем А. А. Бессмертных побеседовал с Бушем, передав ему личное послание Президента СССР. Послания пошли затем и в адрес лидеров ведущих западноевропейских государств. Отчитываться в Люксембург или Брюссель наш министр не поехал, пригласив представителей ЕС, если им уж так хочется, прибыть для беседы в Москву. В ответ на попытку переноса заседания комиссии по экономическому сотрудничеству СССР — ЕС мы отложили политические консультации с «тройкой» ЕС. Постепенно положение успокоилось, санкции не были введены в действие, диалог со странами ЕС возобновился.

9 февраля вместе со своим помощником В. М. Поленовым я вылетел в Будапешт. В моем портфеле лежал проект нового советско-венгерского договора. В его составлении В. М. Поленов принимал активное участие. Впрочем, он немало потрудился над составлением и других политических договоров, которые выдвигались и заключались нами в тот период, включая германские договоры.

В Будапеште самолет едва приземлился. Была почти нулевая видимость, шел густой мокрый снег.

Нашим основным собеседником должен был быть заместитель генерального секретаря МИД Венгрии Д. Мейстер. Умный, сдержанный и квалифицированный дипломат, которого я заприметил во время предыдущих поездок в Прагу и Будапешт для согласования распределения квот вооружений между странами Варшавского договора в связи с венскими переговорами об обычных вооружениях в Европе. Д. Мейстер в совершенстве владел русским языком, что делало его еще более привлекательным как партнера для переговоров по договору, который должен был как бы открыть движение по переводу наших отношений с восточноевропейскими странами на новую основу. В тот момент мы планировали начать именно с Венгрии, как с государства с наиболее устоявшимся после бурных событий 1989 года внутренним укладом. К тому же и стремление к нормализации отношений с СССР в Венгрии высказывалось наиболее настойчиво, так что это само становилось в определенном смысле внутриполитической проблемой для правительства Анталла.