Юлий Квицинский - Время и случай

Третьей моей обязанностью была подписка посольства на газеты — и газеты ГДР, и западные издания, а также приобретение книг для посольства и Москвы. В основном это была техническая работа, которая текла по накатанному моими предшественниками руслу. Но определенного времени и настойчивости она требовала.

Была у меня, правда, и четвертая, более интересная обязанность. Я должен был обрабатывать письма немецких граждан, касавшиеся различного рода конфликтов с Группой советских войск в ГДР. Было немало конфликтных случаев, так сказать, единичного свойства, которые после соответствующего вмешательства и политического воздействия на командование ГСВГ быстро решались ко взаимному удовлетворению сторон. Однако были и «хронические болезни».

Одна из них — проблема внебрачных детей, появлявшихся в результате сожительства наших солдат и офицеров с немецкими гражданками. По договору о временном пребывании наших войск в ГДР 1957 года вопросы гражданско-правового характера, возникавшие между служащими наших войск и гражданами ГДР, должны были решаться по закону ГДР. Согласно немецкому закону доказательство факта сожительства матери ребенка с его отцом в момент зачатия являлось достаточным основанием для признания отцовства и позволяло ставить вопрос о выплате гражданке ГДР алиментов нашим военнослужащим. Так и решали во многих случаях суды ГДР.

Наши же юридические органы, несмотря на подписанный с ГДР договор, упорно применяли советский закон: если не был зарегистрирован брак, то и алиментные претензии не принимались. Чтобы избавить себя от излишней головной боли и соблюсти «интересы безопасности», военное начальство немедленно откомандировывало из ГДР любого военнослужащего, замеченного в «неслужебных» связях с местными гражданками и тем более, если оказывалось, что они стали отцами своих немецких детей. А там — ищи бедная немка ветра в поле по всему великому Советскому Союзу. Папы просто исчезали.

Выглядело все это достаточно некрасиво, особенно на фоне той настойчивости, с которой мы в те годы внушали всем, и прежде всего своим собственным официальным представителям всех рангов, что ГДР больше не является оккупационной зоной, что это суверенное государство и вести себя в отношениях с ним подобает соответственно. По поводу «алиментной темы» на основании многочисленных жалоб немецких граждан посольство направляло командованию ГСВГ немало «строгих» писем, которые я и сочинял. Эффект, правда, был слабый. Пару раз, однако, удалось заставить выполнять наши договорные обязательства и начать взыскание алиментов. Но это были, скорее, исключения из общего, не украшавшего нас правила.

В целом вся ситуация в наших отношениях с ГДР была в чем-то шизофренична. Цель укрепления ГДР и ее международного признания была одним из приоритетных направлений всей нашей внешней политики, по крайней мере в Европе. В этом виделся главный рычаг консолидации выгодных Советскому Союзу итогов второй мировой войны, закрепления результатов так дорого доставшейся победы. Наши политические деятели неустанно требовали от Запада признать незыблемость итогов войны, а следовательно, и существование первого в истории немецкого государства рабочих и крестьян. В конце концов эта цель стояла и за знаменитой инициативой Н. С. Хрущева превратить Западный Берлин в вольный город и заставить три державы подписать германский мирный договор. Берлинское наступление Хрущева вполне могло подвести нас к грани крупного международного конфликта, но СССР, казалось, сознательно шел на это ради окончательного решения германского вопроса в нашем смысле. Мы «вколачивали» в ГДР огромные средства, чтобы поддерживать «на плаву» это не очень-то в те годы жизнеспособное, лишенное всяких природных ресурсов государство. С ГДР мы подписывали уникальные по своему объему торгово-экономические соглашения, добивались с ней самого тесного кооперирования в промышленности, науке, культуре и других областях. В общем, мы ГДР в те годы занимались самым активным образом, пестуя ее как малого ребенка.

Со стороны руководства ГДР та же линия осуществлялась, так сказать, в немецкой системе координат. Промышленность республики все больше разворачивалась в сторону Советского Союза. В политическом плане В. Ульбрихт считал своим долгом быть всегда и во всем единым с советскими товарищами. В ГДР с немецкой основательностью учили русский язык, переводили и издавали нашу литературу, записывали чуть ли не все взрослое население в общества германо-советской дружбы. Улицы пестрели призывами сделать дружбу с Советским Союзом делом, «близким сердцу» каждого немца, поясняли, что учиться у Советского Союза значило учиться побеждать.

Но это была внешняя, официальная часть картины отношений между СССР и ГДР, хотя было бы неверно утверждать, что эта часть картины носила как бы нереальный, очковтирательский характер. Конечно, неуклюжие лозунги и призывы всегда и во всем смотреть в рот «старшему брату» многими немцами воспринимались, мягко говоря, скептически. Интеллигенция типа А. Зегерс и С. Хермлина критиковала партийных функционеров за неумение сохранять национальное достоинство и облекать идеи дружбы и союза с СССР в более цивилизованные формы. Люди же попроще говорили, что действует инстинкт угодничества перед победителями, что власти страны по привычке норовят все еще пресмыкаться перед ними.

Поскольку сходные явления отмечались и в Западной Германии, восточные немцы в своей массе рассматривали происходившее как что-то неизбежное в данных исторических условиях. Кому становилось невмоготу, тот уходил на Запад. Против идеи примирения немцев и русских, восстановления хороших и даже дружественных отношений между ними оппонентов было мало. Более того, за годы существования ГДР в этой стране появлялись все новые тысячи и тысячи людей, которые были нашими искренними друзьями и, наверное, останутся такими до конца своей жизни.

С советской стороны картина была во многом неоднозначной. Простой советский гражданин не очень принимал идею дружбы с немцами, ну разве что с оговоркой, что для социалистических немцев надо сделать исключение. Поскольку линия Политбюро ЦК КПСС состояла в том, чтобы всемерно укреплять ГДР и дружить с нею, наши представители, как говорится, вытягивались по стойке «смирно» и брали под козырек.

В России, однако, как известно, сия манера поведения еще отнюдь не означает, что будет осуществляться то, что приказано. Вполне возможно, что, сохраняя позу полного послушания, будут делать все наоборот или в любом случае лишь то, что сами считают целесообразным.

Поэтому, исповедуя на словах одно, многие наши люди, даже специально отобранные для работы в ГДР, поступали в практической жизни иначе. Действовал стойкий «синдром победы», в соответствии с которым считалось, что в ГДР себе можно многое позволить такого, что не потерпели бы в других странах народной демократии. Это проявлялось и на бытовом, и на политическом уровне. Ну и, конечно, всякий наш чиновник, прибывавший на работу в ГДР, считал своим правом и долгом учить своих немецких «подопечных», как им жить и понимать мир. Причем уровень этих поучений и рекомендаций, бывало, не выходил за рамки пересказа «Краткого курса истории ВКП(б)».