Юлий Квицинский - Время и случай

Работая в Берлине, все время приходилось вести споры по поводу юридического положения Западного Берлина, наших прав и прав трех держав, претензий ФРГ на этот город. С аргументами у нас было, надо прямо сказать, не густо. Были известные хрущевские заявления и ноты, статья профессора Тункина. На этом, пожалуй, дело и кончалось. Западная же сторона имела стройную систему правовой аргументации, выдвигала все новые и новые доказательства в подкрепление своей позиции. Приезжавшие из Москвы наши делегации, а то и считавшиеся маститыми юристы и историки, как правило, представляли собой жалкое зрелище при диспутах в западноберлинской аудитории. Правда, их самих это особенно не смущало. Действовали они по принципу: главное не сказать ничего неправильного, чтобы от своих не попало. А то, что нашу аргументацию не принимают, объясняли тем, что имеют дело с исключительно враждебно настроенной аудиторией. Она еще не созрела для понимания нашей позиции.

Уезжая из Берлина, я захватил с собой всю политическую и юридическую литературу по берлинским и германским делам, которую удалось собрать, твердо решив серьезно заняться этим вопросом. В институте я не любил международное право. Теперь почувствовал, что без хорошей правовой подготовки в германских делах делать нечего. Надо заняться самообразованием. Поступил в заочную аспирантуру в МГИМО по специальности международное право. На службе занялся изучением содержимого большого железного шкафа, навести порядок в котором мне сразу же поручил А. А. Токовинин.

В середине 60-х годов обстановка вокруг Западного Берлина часто обострялась. Правительство ФРГ стремилось активизировать свою прежнюю политику постепенного превращения западных секторов в одну из земель ФРГ, подготовки города к роли столицы будущей единой Германии. Эти свои действия оно объясняло желанием вдохнуть в жителей Западного Берлина после закрытия границы уверенность в завтрашнем дне, в прочности связей с федерацией. Конечно, этот мотив в его действиях присутствовал, но при всем том имела место попытка возобновить старую стратегическую линию на усиление присутствия федеральных органов в Западном Берлине, «поставить в этом городе одну ногу с тем, чтобы затем подтянуть к ней и вторую из Бонна». Программа этих действий была в подробностях расписана в книге Брандта, которая называлась, кажется, «Unterwegs nach Berlin».

Когда ФРГ стала все чаще проводить в Западном Берлине заседания правительственных органов, комитетов и фракций бундестага и прочие подобные мероприятия, заволновался сначала Ульбрихт, а потом и Москва. На пленарное заседание бундестага в «Конгресс-халле» мы ответили полетами наших военных самолетов на низких высотах над Западным Берлином, выброской парашютного десанта к северо-западу от Берлина с тем, чтобы могло показаться, будто войска высаживаются прямо на город, перекрытием на некоторое время наземных коммуникаций между Западным Берлином и ФРГ ввиду совместных маневров советских войск и ННА ГДР.

В тот момент я еще работал в посольстве в Берлине, стоял в Тиргартене неподалеку от «Беременной устрицы», как называли здание «Конгресс-халле» немцы, наблюдал за реакцией людей.

Мужская часть населения с восхищением следила за самолетами, проносившимися с ревом над нашими головами, строила догадки, что это за типы боевых машин, хвалила искусство летчиков, которые на таких низких высотах не боятся летать над городом и даже пикировать на «Конгресс-халле». Женщины катали младенцев в колясках. Кое-кто лениво поругивал бундестаг, который от «нечего делать» явился сюда и устроил этот «обезьяний театр». Но никакой паники среди населения не было, оно воспринимало происходящее, скорее, как грандиозное представление, подтверждающее, что Западный Берлин является все же «пупом» международной жизни.

Правда, союзникам это все не очень понравилось. Они свернули досрочно заседание бундестага и больше потом не разрешали его созывать. Однако в Бонне изыскивали все новые возможности продолжения намеченной линии: то проводилась «неделя» заседаний комитетов бундестага в Западном Берлине, то заседали одна или две парламентские Франции, то прилетал в город канцлер, то президент, то сюда призывали аккредитованных в ФРГ послов иностранных государств.

В общем, я возвратился в Москву в период, когда нас активно «дразнили» в Западном Берлине, а мы все больше склонялись к линии на принятие всякого рода контрмер не только дипломатического, но и более энергичного порядка. Власти ГДР то и дело стали перекрывать коммуникации с Западным Берлином под самыми различными предлогами. Намекали они и на то, что неплохо бы также нам наступить на мозоли союзникам, коль скоро они не сдерживают Бонн, — заставить их платить за использование железнодорожных вагонов ГДР при перевозке их войск, закрыть доступ в столицу ГДР военных патрулей трех держав, принять меры к ограничению использования берлинских воздушных коридоров для гражданских перевозок и т. п.

Это были первые годы правления Л. И. Брежнева. Он остро нуждался в каких-либо внешнеполитических успехах, так как позиция его была еще достаточно шаткой, а сделали его Генеральным секретарем, по выражению М. Г. Первухина потому, что он был самым слабым из тогдашних членов Политбюро и, как временная фигура, устраивал в тот момент все группировки. Видимо, в какой-то момент в окружении Брежнева решили, что на жесткой линии в отношении Западного Берлина можно заработать определенный капитал. Во всяком случае в нашем отделе писались одна за другой записки в ЦК КПСС с планами все новых контрмер, предпринимаемых по просьбе или по согласованию с ГДР. Решения по ним принимались в срочном порядке и, как выражался наш новый заведующий отделом А. И. Блатов, все, что касалось Западного Берлина, имело в ЦК «зеленую улицу».

Шаги эти носили довольно бессистемный характер. Внешне все было как будто в порядке: мы выступали против попыток ФРГ прибрать к своим рукам Западный Берлин. Всем было известно, что ФРГ была создана тремя державами из земель, входивших в их оккупационные зоны в Западной Германии, и ни на что, кроме этих земель, претендовать не могла. Сами три державы объявляли себя верховной властью в Западном Берлине и, следовательно, никакой другой власти там терпеть не были должны. Да и любому нормальному человеку было ясно, что весь Берлин был еще совсем недавно органически слит со своим непосредственным окружением, то есть землями, входившими в состав ГДР, и выделение его западных секторов в особое образование с другой властью, валютой, общественными порядками в 1948–1949 годах было аномалией «холодной войны». ГДР считала весь Берлин частью своей территории.