Ынсун Ким - Побег из Северной Кореи. На пути к свободе

Утром я поняла, что нам повезло. Человек в форме позволил нам уйти, ничего больше у нас не потребовал. Во время всего нашего путешествия иногда, на наше счастье, попадались щедрые люди, способные испытывать сострадание. Я не знаю их имен, но без них, возможно, меня сейчас не было бы в живых. Я хочу здесь поблагодарить их от всего сердца.

Несмотря на нежданное освобождение, наше положение оставалось катастрофическим. Мать решила, что о возвращении в Ындок на этот раз не может быть и речи. Но куда идти? Мама решила направиться в Раджин-Сонбон, большой город, надеясь, что в порту мы найдем возможность как-то прожить. Мы продали топор и пилу, чтобы собрать немного денег, и пустились в путь.

Это путешествие я помню как одно из самых гнетущих в моей жизни. Дождь лил как из ведра, мы не знали, где сможем заночевать, мы были в отчаянии. И самое главное, я навсегда потеряла изображение моего отца. Моя любимая фотография папы, та, где он в шапке, не выдержала воды Тумангана. Чернила растворились, и постепенно его лицо помутнело и исчезло навсегда. И сейчас мне не хватает этой фотографии. В новой жизни я вынуждена цепляться за детские воспоминания, чтобы не забыть черты отца. Я снова думаю о том волшебном путешествии в Пхеньян с ним и Кымсун, когда мне было девять лет. Мы ездили на метро и ходили смотреть на большую статую Ким Ир Сена и на его гигантский мавзолей. Папа хотел показать нам самые красивые вещи в столице. И главное, впервые в жизни он купил мне игрушку в магазине. Пластмассовую игрушку в форме звезды, которую я потом везде брала с собой. Я так гордилась перед одноклассницами. Воспоминания, потерянные навсегда…

Мы оказались в порту Раджин, где рыбаки выгружают улов крабов. Лапки, самая вкусная (и самая дорогая) часть, шли китайским торговцам. Нам доставались панцири, которые можно было купить за умеренную цену. В первый вечер нашей новой жизни без постоянного дома мама купила нам несколько, чтобы поднять настроение. Мы пировали втроем, не думая о будущем и все еще не зная, куда отправимся на ночлег.

В Раджине нам никто не мог помочь, тогда мы отправились умолять о помощи мамину семью в Чхонджине. Нужно было провести два дня в битком набитом поезде, тащившемся со скоростью улитки, чтобы добраться до этого порта в сотне километров к югу. Мы обошли вокзал, поскольку денег на билет у нас не было, и тайком проскользнули в поезд сзади. Когда состав тронулся, я съежилась в углу, поджидая контролеров. Когда они подошли, мы протолкнулись через плотную толпу и скрылись в туалетах. Суметь втроем разместиться в этом закутке — это был подвиг, мы оказались прижаты, как сардины в банке! В вагоне стоял невыносимый запах мочи, поскольку многие путешественники, не имея возможности попасть в туалет, отправляли естественные потребности в коробки. Кроме того, следовало опасаться воров, которые свирепствовали в вагоне, особенно когда поезд шел в туннеле. Мы спали, держа в руках обувь, чтобы у нас ее не украли во время сна.

Какой контраст по сравнению с комфортабельным поездом, на котором мы ездили в Пхеньян с папой! Мягкие скамейки, большие окна, чтобы любоваться пейзажем, изысканная атмосфера… Красивые женщины в нарядной униформе проверяли билеты. В дороге они развлекали нас, играли на аккордеоне в центральном проходе. Часто пассажиры просили сыграть песню, и они исполняли просьбу, в свою очередь, прося того или иного пассажира спеть. И был даже вагон-ресторан!

Всю свою жизнь я буду тосковать по этому путешествию. Об этом мираже, предназначенном для аппарата наших диктаторов, так как уже тогда во всей стране начали чувствоваться трудности со снабжением. Но мне было все равно: я была еще убаюкана детской беспечностью.

Через два дня изнурительного пути мы постучали в дверь дома моей тети, младшей сестры моей матери… Она лишилась дара речи, увидев нашу оборванную одежду. Долгое время она не получала вестей о нас, но никогда не подозревала о подобном.

И очень быстро мы поняли, что нам не рады. Тетя хотела нам помочь, но ее муж был другого мнения. А ведь в Корее принимает решения мужчина. Через два дня нас попросили съехать! Во время голода каждый сам за себя.

Для моей матери это стало ударом, она столько помогала сестре в прошлом. Когда мама работала в больнице, то посылала сестре рисовые пирожки и другую провизию: почта тогда работала почти исправно. И теперь нас выставили за дверь без малейшей помощи.

Растерявшись, мама отправилась в последний раз собраться с мыслями на могилу отца. Она не осмелилась побеспокоить свою самую младшую и любимую сестру, которая тоже жила в Чхонджине. Мы, раздосадованные, вернулись на вокзал и снова сели в переполненный поезд, отправлявшийся на север, к отчаянию Раджин-Сонбона. Одна за другой, все двери закрывались перед нами. Наш план бежать в Китай через замерзшую реку Туманган откладывался по меньшей мере до следующей зимы. Тогда, к нашему стыду, мы начали жить как бездомные нищие. Мы покинули свое жалкое жилище в Ындоке, чтобы пасть еще ниже.

Ясно помню болезненный эпизод, который швырнул мне в лицо все мое падение. Я шла по улице Раджина. Вдруг за мной внезапно появился маленький мальчик: «Кожеби! Ты кожеби!» Он зло насмехался, глядя мне прямо в глаза. Гнев затопил меня. Бросив все на тротуар, я в ярости бросилась за ним. Я изо всех сил орала: «Я не кожеби!» После безумного бега мальчик исчез в лабиринте улиц. Дрожа, я ни с чем вернулась к сестре. Меня поглотила огромная грусть. «Кожеби» — слово русского происхождения, у нас оно означает беспризорного ребенка-хулигана. В Ындоке я их видела все чаще, и родители всегда говорили мне, что их надо опасаться. Эти сироты появились из-за великого голода. С 1990-х годов у многих детей родители умерли от голода. Эти дети вынуждены были научиться выживать самостоятельно. На улице. И при полном безразличии государства, бросившего народ на растерзание нищете и голоду, одновременно продолжая раздавать международную помощь армии и привилегированным высокопоставленным чиновникам. Еще и сегодня эти дети объединяются в банды и крадут все, что им попадается. Это темная сторона Северной Кореи, которую пропаганда остерегается показывать.

Я никогда не выносила подобного оскорбления. Но худшую боль мне причинило то, что я вдруг поняла — это правда. Я стала кожеби, уличным ребенком.

Итак, начиная с весны мы все трое жили как нищие, неделями не имея возможности помыться. Наши головы кишели вшами, и мы с сестрой, как обезьяны, искали их друг у друга. Каждый вечер следовало искать новое укрытие на ночлег, чтобы спрятаться от дождей влажного лета. Когда наступала ночь, мы проскальзывали под навес, который ставили у входа на рынок. Но часто приходил ответственный за порядок и выгонял нас.