Аполлон Давидсон - Сесил Родс — строитель империи

— Не думаю. Дворец Родса роскошен, но практически не очень удобен. Слишком рассчитан на вкус самого Родса. А перепланировать его, переделывать как-то неловко — все-таки памятник.

Я не унимался:

— Посмотрите, в Замбии и Зимбабве не посчитались с памятниками. Не только отбросили название «Родезия», но и переименовали улицы, связанные с памятью Родса. Я работал в Национальном архиве Зимбабве, так там на задворках стоял памятник Родсу — его перевезли туда с центральной площади столицы.

— Ну, ЮАР — это не Зимбабве. Другие традиции, другая культура. У нас ненавидят тех, кто создавал политику апартхейда. А Родс ведь умер за полвека до нее.

Я напомнил ей, что памятники европейским завоевателям, да и вообще белым людям, свергли во многих африканских странах. Привел в пример и нашу многострадальную Россию. У нас в революцию большинство дворянских усадеб сожгли, хотя ведь некоторые из них не уступали дворцу Родса. А памятники сносили дважды: после конца царской России и после конца Советского Союза. Сказал, что, по-моему, памятники лучше не сбрасывать. Даже если ставили их дурным людям — пусть стоят, напоминают, каким идолам молились. Но что поделать, ведь тем, кто жжет дворцы и сбрасывает памятники, кажется, что они тем самым расправляются с прошлым…

Она стояла на своем: в ЮАР такого не будет.

— Не произошло же до сих пор. А ведь черные африканцы у власти уже несколько лет, с апреля 1994-го.

Видя такую ее уверенность, я не стал напоминать ей, что из залов парламента ЮАР вынесли уже портреты всех депутатов, которые были избраны до 1994 года. Из зала сената Кейптаунского университета убрали портреты большинства прежних ректоров. И на памятнике Родсу в университете частенько появляются надписи на языке местного народа коса, отнюдь не хвалебные.

Я сфотографировал на память и дворец Родса, и другие памятники — не только ему, но и вообще колониальному прошлому. Не потому, что считаю их бессмертными произведениями искусства. Многие из них просто безвкусны. Но они — часть истории.

В самом начале 1896 года, открыв «Таймс», читатели сразу обращали внимание на письмо редактору. Бросалась в глаза подпись: леди Уорик. Знаменитая Дэзи. Первая красавица лондонского высшего света. Возлюбленная принца Уэльского, будущего короля Эдуарда VII.

Редкий читатель, увидев ее подпись, не пробежал глазами это письмо.

Замок Уорик 4 января 1896

Сэр, английская печать, очевидно, напрочь забыла свои лучшие традиции, если способна так хладнокровно обсуждать, каким способом покончат буры с нашими соотечественниками: расстреляют или повесят.

Сэр, неужели хоть один из тех, кто заслуживает права называться англичанином, не поступил бы так же, как д-р Джемсон и его благородные товарищи? Самые влиятельные жители Йоханнесбурга попросили его прийти на помощь их женам и детям в момент, когда революция казалась неминуемой. Отправившись с отрядом конной полиции на помощь своим соотечественникам и отнюдь не желая столкновения с бурами, он был атакован их вооруженными силами…

Какова бы ни была его судьба, нет ни одной англичанки, чье сердце не переполнилось бы благодарностью и симпатией к этим мужественным людям. Они выполнили свой долг… Если их сделали пленниками лишь для того, чтобы затем хладнокровно убить, — тогда в Южной Африке больше не должно быть места «республике», управляемой такими убийцами. И мы не должны тут оглядываться на немцев и французов, считаться с тем, что они могут подумать…

Неужели мы правда так запутались в паутине интриг германской дипломатии, что теперь уже считается преступлением, если одни наши соотечественники помогают другим… Значит, д-р Джемсон должен был остаться глух к призыву наших соотечественников?..

Письмо длинное. Наверно, современникам странно было видеть, что блистательная Дэзи вспомнила вдруг даже о готтентотах и бушменах — как их, бедных, притесняли эти отвратительные буры. Куда естественнее звучали ее напоминания о том, как честил буров только что умерший Рендолф Черчилль. Или ее признание, что попавшие в беду «английские джентльмены лично знакомы многим из нас».

В те январские дни 1896-го «Таймс» опубликовала немало писем, сходных и по содержанию, и по характеру. Они бросались в глаза не крикливыми заголовками. Таких заголовков в «Таймсе» тогда не было, как не было никаких фотографий или рисунков, — все это считалось нарушением устоявшихся традиций. Письма, кем бы они ни были подписаны, печатались только в рубрике «Письма редактору». Отнюдь не на первых полосах. Сенсационность в «Таймсе» считалась дурным тоном.

Но все равно эти письма вызвали сенсацию. И иеобычной для «Таймса» эмоциональностью содержания, и обилием стоявших внизу громких имен.

Через несколько дней после письма Дэзи в «Таймсе» появилась поэма Альфреда Остина «Набег Джемсона».

За эту поэму Остин получил не только гонорар в двадцать пять гиней. В большой мере благодаря ей он и был удостоен официального звания поэта-лауреата, звания очень высокого, поскольку поэт-лауреат в Англии мог быть только один, и Остин стал преемником великого Теннисона, умершего четырьмя годами раньше.

Эти письма и стихи знаменовали собой начало дипломатической и газетной битвы между Англией и Германией.

А причиной всего этого была новая война Сесила Родса — вторая, если не считать более мелких военных столкновений с португальцами и несколькими африканскими народами.

Ровно за неделю до письма Дэзи, 29 декабря 1895 года, в крохотном местечке Пицани Потлего, на земле тсванов, прозвучал сигнал военного сбора. Там, возле самой границы Трансвааля, находились в то время основные военные силы «Привилегированной компании» — их перебросили из Родезии, и с ними был сам Джемсон, ее администратор

Конец декабря на юге Африки — разгар лета В тот воскресный день солдаты и офицеры лениво ждали, пока спадет жара, чтобы заняться спортом или картами Для кого-то главное — выпивка. И вдруг — приказ построиться к трем часам пополудни

Джемсон объявил им, что получил чрезвычайно важное письмо из Йоханнесбурга — просьбу прийти на помощь английскому населению этого города, невыносимо страдающему от гонений бурских властей. Письмо он зачитал перед строем

Там говорилось, как Крюгер притесняет в Трансваале англичан и вообще иностранцев, по-голландски — ойтландеров. Добыча золота, да и вся остальная промышленность и торговля находятся в руках ойтландеров, а буры живут себе по старинке на своих фермах Налоги с ойтландеров дают трансваальской казне основной доход. И этим-то ойтландерам, на которых держится вся современная экономика страны, не дают даже-права голоса на выборах в фолькраад — парламент, поскольку правительство считает их временными жителями. С петицией о предоставлении полных гражданских прав обращались к правительству Трансвааля сорок тысяч ойтландеров, но их просьба не была удовлетворена.