Александр Розенбаум - Бультерьер

Я требователен и к себе и к другим. Не люблю тунеядцев, несостоявшихся людей, вопящих, как им плохо и ничего не делающих для других. Когда человек идет на митинг, вместо того чтобы обеспечить деньгами свою жену и ребенка, или пустословит и при этом считает себя мужиком — такого я не люблю. Мужик должен работать, чтобы обеспечить свою семью. Никто в клюве и на подносе деньги не принесет, и очень грустно, что сейчас так много альфонсов.

Если человек здоровый — с руками, с ногами, головой, — не пойму, как это он не может найти работу. Да я, если что, будучи сегодняшним Розенбаумом, завтра пойду чистить улицы. Если, не дай Бог, связки рухнут или голова откажет, ящики пойду грузить в гастроном, на поденную работу наймусь. Наверняка в одном месте сто заплатят, в другом — сто пятьдесят. Но милостыню просить не стану.

Считаю, что могу рекламировать спортивные товары, с удовольствием отрекламирую хорошие книги. Я отрекламировал хорошую мужскую парфюмерию, хорошую одежду. Пожалуйста, отрекламирую все, если это совпадает с моими принципами, вкусами. И потом, я же получаю за это деньги. Но я не буду рекламировать шоколадные батончики или средства для похудения и тому подобное. Ни при каких условиях и ни за какие деньги.

В отличие от прежних времен сейчас я делаю свою судьбу сам, разумеется, в пределах, определенных финансами. Я и раньше не особо обращал внимание на «инстанции», но все же жизнь они мне попортили. А теперь уж и подавно — все в своей жизни определяю сам. Единственное, что меня сейчас ограничивает, — это материальные возможности, как у всех у нас.

Я курю зверски, и моему голосу это не нравится, но курить бросать не собираюсь, потому что не хочу.

У меня никогда не было тенора, а что касается «окраса» голоса, так я тренируюсь. И потом, уже несколько лет веду образ жизни, который связкам гораздо полезнее с чисто медицинской точки зрения. У нас ведь уважение людей идет исключительно через бутылку — на Руси веселие есть питие. И каждый популярный актер в это влезает. Для себя ничего постыдного я тут не вижу: такой «алкоголик», как я, у нас через одного человека. Но когда критично посмотрел на себя со стороны и понял, что алкоголь мешает работе, решил с этим порвать. Пить бросил. Надоело.

В психиатрии есть понятие чувства критики по отношению к самому себе. Когда человек лишается этого чувства — он болен. Меня Бог миловал. Поэтому, когда понял, что заболеваю… Всю жизнь спорил с психиатрами, что нет такой болезни — хронический алкоголизм. А тут увидел на себе ее начало. После этого стиснул зубы, и — все. Далось очень тяжело… Зато сегодня я себя чувствую гораздо тверже.

Раза два было такое, что голос не слушался моей воли, — когда я болел. Но вообще я владею своим организмом и живу с самим собой без разногласий.

Конечно, я сегодня увереннее. Но не самовлюблен нее и не самонадеяннее. Я стал старше и не отказываю себе в удовольствии умнеть с годами и уметь признавать свои ошибки.

Я себе нравлюсь и не нравлюсь и тогдашним, и сегодняшним, и завтрашним. Непримиримость мне в себе нравится. В себе больше всего ценю целеустремленность, независтливость, ожесточенность в достижении цели, в отстаивании своей позиции, которую я никогда не продам и не отдам.

В других людях ценю в первую очередь профессионализм, особенно в мужчине. Когда человек профессионален — он состоявшийся человек. А когда он состоявшийся, он независтлив, не зол: ему некогда завидовать, ему надо делом заниматься.

Гитара — не лучший музыкальный инструмент.

Как профессиональный музыкант, я с глубоким уважением и симпатией отношусь и к скрипке, и к флейте, и к гобою, тромбону, к другим инструментам. Но мне наиболее дорог тот инструмент, на котором играю. Это гитара и фортепиано, потому что это моя работа, мой хлеб, моя жизнь.

Мою гитару зовут… гитара. Она у меня не поэтичная — она рабочая лошадь. А вообще-то это очень хрупкое родное существо. И она всегда со мной. Одна моя гитара уже лет пять висит в Хард-рок-кафе, в одном ряду с гитарами больших музыкантов. Конечно, я рад такому окончанию истории ее пребывания у меня…

Любимой гитары как таковой у меня нет. Любимые все. Когда покупаю гитары, я их люблю. Есть одна новая, я к ней еще не готов. Но как только пойму, что на ней надо сыграть, полюблю так же.

Я работаю с «Овэйшенами». В принципе гитары я меняю не часто, играю на них долго. Вторая гитара у меня — «Тэйлор», тоже очень хорошая. Но в основном играю на «Овэйшен». Все аксессуары — струны, крутилки и все остальное — покупаю в Америке. Я бываю там два раза в год и поэтому все закупаю впрок там.

С пятью — десятью хитами вполне можно всю жизнь ездить по концертам. Пой себе песни, которые давно сочинил. С «Утиной охотой», «Глухарями», «Вальсом-бостоном» да «Казачьей» можно обеспечить себя гастролями до конца жизни — страна-то огромная. Как говорится, на мой век хватит! Но ведь это так скучно! К тому же я профессиональный музыкант и никогда об этом не забываю. Я бы не мог, работая врачом, лечить всю жизнь двух-трех больных. Не случайно же после окончания института я пошел врачом на «скорую помощь». Та же ситуация и в творчестве.

Тяжело все время мотаться по разным городам. Таблетки иногда приходится жрать, когда плоховато бывает. Ведь если раньше ты мог сидеть в Чите шесть дней, в Иркутске — неделю, в Новосибирске давать по два концерта в день, и дворец спорта бывал до крыши полон, сейчас приезжаешь — концерт, максимум два — и дальше. Однажды дал за восемнадцать дней концерты в десяти городах!

Одни переезды выматывают и убивают. А разница во времени! Ныряешь из шести часов в два, из двух — в четыре, потом опять в шесть. Но никуда не денешься.

В провинции (хотя я не принимаю этого слова «провинция») публика более горячая, более отзывчивая и доверительная, чем в столицах. Ведь начинал я с выступлений в сельских клубах, на фермах, это уж потом пришла ко мне известность.

А вообще-то я люблю петь в небольших городах.

Но люблю и Москву — прежде всего за ее коренных жителей. Это замечательные люди, как и любые коренные — туляки, пензенцы и так далее.

Мне очень нравится слышать «булошная», «конешно», «прянишная» — это прекрасный московский говор.

Обожаю Москву за ее маленькие церквушки, бережно сохраняемые: таких нет больше нигде. Мне нравится, что Москва строится, нравится ее коммерциализация. Город стал западным в лучшем смысле этого слова, и тут я отдаю дань Лужкову.

Но вот за размашистые празднества, за понты я Москву не люблю.

Москву я увидел сам — меня по ней специально не катали. Потом, когда я стал здесь чаще бывать, появилось большое количество приятелей, товарищей. Они меня водят по разным переулкам, закоулкам. Очень люблю Бульварное кольцо и все, что рядышком с ним.