Андрей Колесников - Путин. Человек с Ручьем

— Разве можно в этой борьбе ставить под угрозу жизни людей? — спросил он. — Нельзя.

Американцы явно слышали обо всем этом впервые. История с Дубровкой была, видимо, не очень понятна им, в подробности они старались не вникать, у них своих хватает. Оставалось, в общем, поверить на слово. Но тема, безусловно, интересовала и самого Владимира Путина. Он продолжил:

— Пресса должна быть свободна, но если есть экономическая база ее развития.

Я обратил внимание на то, что в последнее время никто уже не говорит о том, что пресса должна быть свободна, без оговорок. Сразу появляется какое-нибудь «но».

— А если газетой владеют один-два денежных мешка, то это уже свобода защиты корпоративных интересов, — закончил президент, добавив, что на эту тему можно, конечно, спорить, но он так считает.

Аудитория опять никак не реагировала на эти мысли. Этих людей учили все-таки, видимо, по-другому. Газетами и всем остальным владеют люди, которые могут и хотят все это купить, чтобы потом все это с выгодой продать. Это ведь очень просто.

Но какой-то осадок у людей в зале, похоже, остался. Следующие вопросы не были такими доброжелательными, как в начале встречи. Президента спросили, как он относится к тому, что предстоящие президентские выборы уже называют «выборами Путина». Президент уверенно ответил, что это способ предвыборной борьбы, а цель ее в том, чтобы убедить людей не ходить на выборы, потому что и так якобы все ясно.

Один профессор университета, высокий худой дяденька с добрыми глазами, сказал, что, по его мнению, в Россию стали возвращаться старые времена. Вот разогнали ВЦИОМ. Ученые из России просят не говорить с ними откровенно по телефону и быть осторожней с электронной почтой. Новая роль ФСБ охлаждает, по мнению ученого, отношения между странами.

Дяденька задал вопросы и хотел отойти от микрофона. Но Владимир Путин попросил его задержаться.

— Минуточку… Да, времена меняются. Вот наших высокопоставленных дипломатов в американском аэропорту заставляют снять ботинки и остаться в трусах. Вас в нашем аэропорту не заставляют? А ведь у вас нет дипломатической неприкосновенности. А у них есть.

Дяденька хотел опять отойти от микрофона и сесть на место, и опять Владимир Путин не отпустил его.

— Давайте говорить конкретно. Вот вы назвали только одну конкретную вещь: ВЦИОМ. Центр изучения общественного мнения был свободным, потом государство решило подмять его под себя, так как он давал не те результаты. Так?

— Да, точно! — воскликнул профессор.

— Вот вас как зовут?

— Марк.

— Марк?

— Марк.

— Марк! Но ВЦИОМ-то — государственная организация! И мы хотим, чтобы она была приватизирована. А ее сотрудники не хотят. Они хотят гарантированно получать зарплату!

Короче говоря, Марк с головой рухнул в эту яму. Владимир Путин торжествовал. Бедный профессор выбрал не самый удачный пример. Если бы он получше знал российскую специфику, он бы мог сказать, что Россия — страна, где порой государственные организации ведут себя как частные и наоборот. Но Марк мечтал только об одном: как бы поскорее отойти от этого микрофона и больше не позориться.

Владимир Путин тут же высказался и о спецслужбах («они не должны совать свой нос в гражданское общество, но должны стоять на страже государственных интересов». Так что и здесь есть «но»), и о приватизации («от передела собственности ущерба будет еще больше, чем от самой приватизации»).

На пресс-конференции после саммита Россия — ЕС в Брюсселе 11 ноября 2002 года ничто не предвещало беды. О Калининградской области говорили мало, удовлетворенно улыбаясь. Информация Кристины оказалась верной. Господин Расмуссен, председательствовавший и на пресс-конференции, комментируя итоги саммита, неожиданно перешел к проблемам Чечни. Это не было запланировано. То есть сразу надо сказать — он первый начал. Господин Расмуссен сказал, что проблему Чечни нельзя рассматривать как чисто террористическую. У нее должно быть политическое решение, должны быть соблюдены права человека. Особо он отметил, что надо срочно доставить в Чечню гуманитарную помощь.

Владимиру Путину все это явно не могло понравиться. Но он более или менее спокойно проинформировал о том, как российская сторона видит достигнутые договоренности, сказал, что с проблемой Калининграда остались экономические вопросы (то есть до сих пор не решено, будут жители области платить за транзитные документы или не будут). «Это, — сказал российский президент, — приемлемый для нас результат».

Потом датский премьер-министр долго оправдывался, отвечая на вопрос, как он допустил проведение чеченского конгресса в Копенгагене. В вопросе были совершенно конкретные претензии: почему конгресс проводили на грант одной из правительственных организаций Дании и почему визы участникам конгресса были выданы в рекордно короткие сроки. Господин Расмуссен туманно отвечал, что по Конституции Дании правительство должно защищать свободу слова и собраний. Говорил он как-то неуверенно и все время искоса поглядывал на господина Путина. Возможно, президент России почувствовал слабость и неуверенность датчанина. В этот момент и прозвучал ответный вопрос датского — как потом выяснилось, французского — журналиста. Он спросил, зачем российские войска используют в Чечне противопехотные мины и не думает ли господин Путин, что, искореняя терроризм в Чечне, он уничтожает народ Чечни. Не об этом ли человеке как о своем в зале говорили чеченцы на улице, подумал я.

Президент России начал издалека: с того, что никто не может обвинить Россию, что она подавляет свободу. Коснулся фактического предоставления независимости Чечне в 1996 году в Хасавюрте. Рассказал, что Россия поплатилась за это в 1999-м, когда чеченские боевики напали на Дагестан. Перешел к попытке создания халифата на территории Российской Федерации, а затем и во всем мире. Все это пока звучало убедительно. И тут президент России обратился лично к журналисту, задавшему вопрос. Он начал объяснять, какая тому грозит опасность. Он в опасности, если христианин, потому что радикалы-экстремисты преследуют христиан. Если атеист, то тоже в опасности, потому что им не нравятся атеисты.

— Но если вы мусульманин, то и это вас не спасет. Приезжайте к нам, у нас многоконфессиональная страна, хорошие врачи, сделают вам обрезание… — Владимир Путин помедлил, подбирая нужные слова. — И я порекомендую сделать эту операцию таким образом, чтобы у вас больше ничего не выросло!

Все растерялись. Датский премьер-министр хотел что-то сказать, но либо раздумал, либо не смог. И тогда все сидевшие за столом — и он, и Хавьер Солана, и Романо Проди — попытались сделать вид, что вообще ничего не произошло.