Александр Коржаков - Бесы 2.0. А цари-то ненастоящие!

— Ну что, Василий Иванович, сдал?

— Да понимаешь, кал сдал, мочу сдал, а математику завалил.

— Чего так?

— Да спросили про трехчлен в квадрате. А я такого даже представить не смог…

Вспоминаю в этой связи одну из поездок «технократа и демократа» Ельцина в северокавказскую республику, какую — не важно. Это был обычный визит государя в подведомственный регион. Прилетели вечером. Лишним будет даже говорить, что хорошо посидели по приезде — кавказское гостеприимство еще никто не отменял.

Утром начиналась официальная часть визита.

Совещание с участием местного директорского бомонда было назначено на 10 часов. Ну, поскольку это — Кавказ, а приехал к ним ЕБН, вкусы которого по части меню на завтрак уже были известны, то прямо с утра подали спиртное. Высокий гость опохмелился, хотя и в меру — выступать же нужно было, рассказывать о рыночных преобразованиях и планах по подъему гор Кавказа и расширению предгорий.

Кортеж подъехал к республиканскому «белому дому» — стандартному зданию с претензией на монументальность. Зал уже был заполнен ответственными джигитами во французских костюмах. Прибывшее руководство разместилось в комнате президиума за занавесом. ЕБН взял текст доклада, подготовленного помощником В. Илюшиным, открыл и сделал вид, что читает. Хотя было заметно, что мысли его — не в процентах и планах, а где-то еще. Поскольку мы его уже изучили, то по озабоченному сопению поняли: думает ЕБН о том, о чем обычно думает с утра «поправивший здоровье» человек — то есть «а где здесь туалет?» Которого при комнате президиума вообще не оказалось: с этим на Кавказе всегда нелегко было, почему-то без почтения там к естественным нуждам относятся.

Кстати, когда я работал руководителем охраны президента Финляндии Мауно Койвисто и возил его в Азербайджан, в Нахичевань — на родину клана Алиевых, то ровно та же задача встала. Туалет там был, но без цивилизованной «инфраструктуры»: бумаги, салфеток и мыла. Кувшин с водой только стоял. Но финский президент — не индус же, и пришлось в пожарном порядке заниматься «туалетным вопросом». А куда деваться: это — оборотная сторона любого визита. Остается обычно за кадром масса, казалось бы, мелочей, каждая из которых, однако, может нарушить порядок всей работы и скомкать важные мероприятия.

А тут вообще не было соответствующего помещения. До начала заседания — минут десять. Выхожу, обращаюсь к офицеру охраны и выясняю, что туалет имеется один на весь этаж, в конце коридора. По краю ковровой дорожки, вдоль подоконников выстроились нафары (в переводе с восточного — человек, лицо). Это тоже незыблемая южная традиция: будь хоть начальник цеха или знатный бригадир колхоза, при нем обязательно должен быть «человек» — портфель носить, пальто подать и пр. Ельцин и я позади просквозили мимо них, как вдоль строя. Нафары подобострастно кланялись и заинтригованно глядели вслед…

ЕБН, заходя в туалет:

— Сколько до заседания?

— Семь минут.

— Ладно, успею…

Заскочил в сортир и — «завис». Надолго. Я стою снаружи, так положено по всем инструкциям, мною же утвержденным — народ вокруг чужой, не проверенный, неизвестно, кто там в коридоре толчется.

Когда мое терпение иссякло — уже минут пять, как должно идти совещание — я заглянул в туалет. Там было четыре раковины, возле каждой — зеркало, полотенце крахмальное, мыло «Земляничное» (стоило в СССР 12 копеек — дешевле не было). Поразил имевшийся одеколон «Шипр». Даже по тем временам это был уже раритет, только в сельской местности где-то еще можно было увидеть в продаже, да и там употреблялся он чаще не по прямому назначению, а вовнутрь. «Шипр» — это легенда. Известнее только, пожалуй, «Тройной», который, к слову, всегда доставлялся Сталину — лишь этот одеколон, говорят, не вызывал у вождя аллергической реакции. Потом уже самым модным мужским ароматом стал «Шипр» (цена в СССР — 1 рубль 20 копеек). К тому же одеколон этот производился Свердловским парфюмерным комбинатом — родной для ЕБН запах.

Так вот, вхожу я и наблюдаю такую картину: кабины без дверей, унитазов нет, в полу — дырки, как в армейской казарме. Хотя все чистенько. Из крайней кабины торчит голова охраняемого лица — ладно, спасибо, что живой. Захожу еще через пять минут. Ельцин стоит у зеркала, щедро наливает в ладонь «Шипр» и шлепает себя по щекам, мурлыча любимую «Калинку», что свидетельствовало о полном удовлетворении жизнью. Одеколон атмосферу в помещении, так сказать, улучшил, но, как ни странно, не очень сильно…

Говорю докладчику № 1: всё, время, давайте поторопимся, люди ждут. ЕБН, кстати, очень не любил опаздывать, в отличие от более поздних традиций руководства страны. Он согласно кивнул головой и бодрой походкой направился к залу. По коридору за ним моментально распространился шлейф далеко не одеколонного аромата. Впрочем, не побоюсь этого слова, невыносимой вони. Нафары, все так же стоящие вдоль стен, начали переглядываться, принюхиваться. Я оглянулся и, мягко говоря, обалдел: ЕБН этого не замечал, но на ковровую дорожку за ним после каждого шага шлепалось нечто, оставляя следы, какие обычно оставляет бредущий с пастбища теленок, плотно объевшийся лугового клевера…

Я был в шоке — за мою карьеру подобное происходило впервые. Нафары церемониально кланялись, я старался загородить ЕБН от их взглядов, да куда там…

В комнате для президиума нас встретил старший адъютант Кузнецов. Я прошептал ему на ухо: «Толя, катастрофа, ЕБН… в штаны!» За то, что Анатолий потом сделал, ему надо было бы дать орден за заслуги перед страной. Других подвигов я за ним не замечал, но тот перекрывал все его предыдущие недоработки. В комнате стоял стол человек на пятнадцать, накрытый для президиума: выпить-закусить в ходе работы над резолюцией. Толя моментально сгреб со стола все накрахмаленные салфетки, несколько бутылок с нарзаном, отвел ЕБН в сторону и… ну, короче, осуществил все необходимые манипуляции по приведению оплота демократии в относительный порядок.

Ребята из выездной охраны бегом принесли из машины свежий костюм, сорочку, галстук. Местная обслуга свернула в коридоре пострадавшую ковровую дорожку. В комнату несколько раз пытался заглянуть глава республики, тоже с подозрением принюхивающийся — адъютанты держали дверь, не пуская его. Ошалевшего от всего этого и, кажется, так ничего и не понявшего ЕБН под гром оваций втолкнули в зал. Он что-то долго говорил с трибуны про реформы и воспитание человека будущего, но получилось, на мой взгляд, не очень убедительно для присутствующих. Особенно для первых рядов. Их отвлекал от слов про мощь и непобедимый дух исходящий откуда-то душок, какой бывает в вокзальном туалете, если его долго не мыть. Слушатели вертели головами, пытаясь по лицу соседей понять, чувствуют ли они то же самое. Они стали подозревать, что источник ароматов стоит на трибуне, но опасались себе в этом признаться — на Кавказе любой гость в почете, и он по определению так вонять не может…