Александр Коржаков - Бесы 2.0. А цари-то ненастоящие!

Конечно, любой человек — будь то частное лицо или глава государства — имеет право на приватную жизнь, на какие-то житейские слабости, пусть даже пороки (хотя бы и пить водку с утра во время официальных визитов) и вправе требовать, чтобы в его интимно-личную сферу не вторгались. Но если тебя все любят и не критикуют, то ты — икона, а не руководитель. Европейский суд по правам человека давно поставил в этом вопросе точку. Если ты — публичное лицо, имеешь политические, властные полномочия, то порог критики в отношении тебя снижен. Будь готов к тому, что общество тебя просветит насквозь. Журналисты имеют право следить за каждым твоим шагом и выносить на всеобщий суд твое поведение, а за все свои слабости и стыдные поступки придется держать ответ. Потому что ты не просто «физлицо», а от тебя напрямую зависит благополучие десятков и сотен миллионов людей, за которых ты добровольно взял на себя ответственность.

И если ты ударно «позавтракал» и в туалет не в состоянии нормально сходить, с похмелья воняя (не важно, чем именно) на всё здание правительства в регионе, или на потеху всему миру кривляешься с дирижерской палочкой в европейской стране так, что твои земляки отворачиваются со стыда от экранов телевизоров — это не только твой позор. Это — репутационный ущерб для государства, страны, а значит, и всех ее граждан. Таким руководитель быть не должен.

Как-то ко мне в Госдуму пришла бывший заместитель руководителя Администрации Президента РФ Виктория Митина:

— Александр Васильевич, спасите, нужны связи в МВД…

Какие-то очередные проблемы с правоохранительными органами у нее возникли. Отвечаю: связей нет, а депутатские полномочия — есть, пиши заявление, и, если сочту для себя возможным, обращусь с запросом в инстанции. И почему, мол, ты пришла ко мне, если везде хвасталась близостью к Ельцину? Она рассказывает:

— Да была я уже у него. Сидит на даче в Горках. Встретил любезно, чаю предложил, рюмку налил. А когда стала говорить о своей проблеме, Ельцин рукой только махнул: дескать, что ты от меня хочешь, я — птица в золотой клетке, будто и нет меня. Говорю ему: не верю, Борис Николаевич, вы же этим людям власть отдали на блюдечке! А он пододвинул прямой телефон с надписью «Путин», снял трубку — только гудок, не берет никто. «Так шта никому я не нужен, ноль внимания на меня…»

Эта госдача в Горках-10 — самая большая по размеру, 77 гектаров, здесь когда-то жил Рыжков, а до него клонилась к закату жизнь Хрущева. Вот и Борис Николаевич там заканчивал после того, как «я устал, я ухожу». И обижаться он должен был только на себя за то, что стал пустым местом. Хотя понимаю, как ему это было тяжело, ведь находиться в центре внимания — это для Ельцина в какой-то момент стало главным в жизни. Он уверовал в свою исключительность. И любил хвалиться тем, какой он уникальный.

Например, не раз говорил мне (забывал, что уже рассказывал):

— Я — единственный из первых секретарей Свердловского обкома, который посетил все двести птицефабрик!..

А зачем? Ответа нет. Сам не знает, для чего такие затраты были — вертолеты, машины, топливо, сопровождение, сорванные на «мероприятие» с рабочих мест труженики. Полно отнятого времени и своего, и сотен людей, задействованных в этом. Ведь чтобы разобраться в трудностях отрасли, достаточно было бы навестить несколько птицеферм, а дальше — решать их проблемы. Но его это не волновало и в годы партийной работы, и во времена президентства.

— А человеческий фактор?! — возражал Ельцин. — Ведь людям приятно видеть меня. К той же птичнице подошел, поздоровался, орден на грудь повесил. Или часы с себя снял и подарил…

Лукавил ЕБН. Собственные часы он никогда никому не дарил. Мы всегда брали с собой в поездки запас дешевых часов с президентской символикой. Это повторялось на встречах с народом довольно часто, люди знали уже и между собой говорили: «Сейчас часы раздавать будет». И выстраивались, как за колбасой, в очередь. Хотя лучше бы пару машин угля для отопления раздал или несколько инвалидных колясок.

Но он-то был уверен, что осчастливил «подданных», явив им свой лик. Как был уверен и в том, что в доме правительства той кавказской республики никто не чувствует запаха федерального центра…

В январе 2017 года мир наблюдал за инаугурацией нового президента США. А российские аналитики хором рассуждали: будет ли теперь, при Трампе, Америка уважать Россию? Убежден: это не от нового хозяина Овального кабинета зависит, а от нас. От того, будет ли расти наша экономика. Возрастет ли благосостояние людей, отодвинемся ли мы от черты, за которой — массовая нищета и социальные протесты.

В Америке доходы граждан в разы больше и более разумная политическая система, в которой президент — не царь. Он не сможет творить, что его левая нога с утра захотела — там независимая судебная власть, независимый конгресс удерживают исполнительную власть в рамках закона и здравого смысла. В парламенте не включается «бешеный принтер», и никакая «Единая Америка» не сможет безумствовать, холуйски заглядывая в рот президенту и занимаясь удовлетворением интересов не граждан, а Белого дома.

Избиратели там — реальная сила. А президент, другие политики — исполнители их воли. В этом я убедился воочию, когда сопровождал Ельцина во время визита в США в 1994 году. И снова убедился в том, что репутация страны очень сильно зависит от облика ее руководителя. Я столкнулся с тем, что первый президент России, увы, чаще всего ассоциируется и за границей, и здесь не с достижениями в экономике и социальной сфере (а они были): большинство моих собеседников, когда речь заходила о Ельцине, вспоминали его позор Шеннона и Берлина. А значит, и наш общий позор…

…В тот сентябрьский день 1994-го между президентами России и США состоялись обычные, в рамках официального визита, переговоры. Ельцин и Клинтон с удовольствием позировали перед фотокамерами.

Завтрак накрыли в столовой. Во время завтрака произошел обмен хоккейными свитерами. На одном было написано «Клинтон-96», а на другом — «Ельцин-96»: оба президента готовились к выборам.

Во мне росло раздражение — я всегда чувствовал, когда хорошее настроение Ельцина перерастает в неуправляемое вульгарное веселье. Крепких напитков за завтраком не подавали, зато сухого вина было вдоволь. ЕБН съел крохотный кусочек мяса и опустошил несколько бокалов. Клинтон сообразил, что происходит с гостем, но делал вид, будто все о’кей.

Из-за стола Ельцин вышел, слегка пошатываясь. Вино ударило в голову, и он начал отчаянно шутить — остроты, правда, были тупыми. Переводчик с трудом подыскивал слова, стремясь корректно перевести на английский русские сальности. Клинтон поддерживал веселье, но уже не так раскованно, как вначале — почувствовал, видимо, что если завтрак закончится некрасивой выходкой, то он тоже станет ее невольным участником.