Артём Драбкин - Танкисты. Новые интервью

Приехали мы в Куйбышев, где я стал работать на заводе № 525, который изготавливал пулеметы ШКАС и ДШК. Отец оставался начальником транспортного цеха, а мама стала работать инженером-инструментальщиком в отделе главного механика. Я же стал учеником лекальщика – в то время это была очень ценная специальность, при этом очень точная: сначала выучился, получил разряд и только тогда начал работать. Трудился в восстановительной группе, где мы восстанавливали лекала калибров и контркалибров, по которым делалось оружие. Для авиационных пулеметов ШКАС и ДШК малейшая неточность могла привести к осечке в воздухе и стать фатальной для летчика.

Кстати, наш завод первое время стоял буквально на открытом воздухе. Мы разместились на окраине города Куйбышева около станции Безымянка. На этом месте до войны должен был строиться завод по оборудованию для авиационной промышленности и аэродромов. Но проектанты успели лишь заложить фундамент, да еще котельная была сделана. Так что цеха мы строили самостоятельно. Пропускной режим был серьезный, имелась своя охрана, завод был огорожен, мы самостоятельно прямо на открытом воздухе цементировали площадки и ставили станки с крышами на анкерные болты. Так что стены еще только возводились, а станки уже начали работать. Затем к нам эвакуировались заводы из города Тулы, Коврова и подмосковного поселка Венюково, а отдельные цеха и производства – и из Москвы. Всех свели в единый военный завод № 525.

У меня была бронь, но в начале 1942-го с парнем, работавшим со мной в отделе восстановления, решили пойти в военкомат. Думали, как это так, война кончится, и мы скажем друзьям, что сидели на заводе и работали?! Надо воевать. Так что пошли в военкомат, где от нас взяли заявления и сказали, что пришлют повестки. Пошли домой, ждали-ждали, и вдруг через несколько дней Юра, который со мной работал (его родная сестра трудилась в отделе кадров), подошел ко мне и говорит, что вчера на мое имя пришла повестка. Удивленно спрашиваю: «А почему же мне не дали?» Оказалось, что завод отправил ее назад в военкомат, потому что у меня бронь, еще позвонили туда и сказали: «Что вы занимаетесь не тем, чем нужно, он же на броне!» Я это рассказал Сашке, решил снова прийти в военкомат, а там говорят: «Не морочьте нам голову, уходите на завод, и так военкому уже досталось за вас, занимайтесь своим делом, фронту нужно оружие».

Пробыли мы некоторое время на работе, но совесть совсем замучила, поэтому в июле 1942-го снова пошли в военкомат. И как раз попали в такое время, когда срочно подбирали крепких по состоянию здоровья новобранцев, и при этом технически грамотных с образованием не менее 7–8 классов для направления в авиационное училище летнабов и штурманов. Мы подали заявления, но при этом попросили, чтобы повестки прислали домой. Продолжали работать, а рабочий день тогда составлял 12 часов, сам же завод работал 24 часа в сутки в две смены. И после смены со станции Безымянка с ребятами пошли в город смотреть кино «Веселые ребята». Сеанс начинался в одиннадцать часов ночи, а расстояние от дома до кинотеатра составляло более двенадцать километров, поэтому пришел домой под утро, где-то в пятом часу. Ну, смотрю, мама не спит, рядом с ней сидит маленькая сестренка. Дедушка тоже у стола сидит, а папа пропадал на заводе сутками. Они смотрят на меня. Спрашиваю, в чем дело, заволновался, может быть, что-нибудь с папой случилось на работе? Мама отвечает: «Да ничего страшного, сами ждем папу, он должен подойти». Удивляюсь, а чего тогда не спят? Сестра маленькая же, многого еще не понимает и напрямик говорит: «Тебя воевать забирают!» Уточняю: «Как воевать, что, повестка пришла?» Тогда мама призналась, что военкомат прислал повестку. Говорю: «Все, надо идти в армию». Мать начинает уговаривать: мол, папа воевал, хватит уже нашей семье волнений, у меня же есть бронь. Но я уперся: «Мама, надо идти». Тут приходит отец и с порога заявляет, что на заводе получили письмо за подписью Иосифа Виссарионовича Сталина о том, что с нашего завода никого нельзя брать, потому что в этот период пулеметы ДШК выпускал только завод № 525. Тогда говорю: «Ладно, пойду и сдам повестку». Пришел на работу, встретил Сашку, спрашиваю его, как поступим, он тоже получил повестку. Решили идти в военкомат тайком. Пришел к мастеру, сказал, что заболел и пойду в амбулаторию. Тот говорит: «Ну иди». Пришел туда, там меня как сына начальника транспортного цеха хорошо знали, спрашивают, в чем дело. Сказал, что неважно себя чувствую, но мне ответили, мол, иди и работай, брось сочинять. Я повернулся и ушел, в цех возвращаться не стал, пошли с Сашей в военкомат. А в этот период в Куйбышеве имелись ларьки, где ведрами продавали пиво. Мы взяли одно такое ведро и во время обеденного перерыва, вместо того чтобы идти в военкомат, напились пива с ребятами.

Когда пришли в военкомат, там нас как давай ругать, причем с фронтовым умением, ведь военкомом и его помощниками уже работали ребята с фронта. Во втором отделе, где занимались призывом, сидел хромой младший лейтенант, отправленный с передовой в тыл по ранению. Он говорит: «Вот хотели вашу просьбу удовлетворить, а вы, разгильдяи такие, напились!» Мы понурились и сказали, что согласны на любое направление. В итоге он нас направил стричься. Саша говорит: «Знаешь что, у меня дома машинка есть!» Отвечаю: «Ну и что, если пойдем домой, то родители все узнают, мы же без спросу ушли, сказали, они думают, что мы на работе, так что не выпустят». Он все-таки решил пойти домой, а я остался. В итоге, как я и думал, его не пустили. Сам же пошел в парикмахерскую, подстригся, пришел в военкомат. Тут снова меня отругали, что так поздно появился, и сказали, что наша команда из 34 призывников, я 35-м должен был быть, уже уехала в речной порт Куйбышева. Эту группу отправляли в военно-авиационное училище для обучения на штурманов. Поехал в порт, обошел все причалы – нигде нет, потом собрался уходить, оглянулся, и мне показалось, что какая-то группа зашла с мешками в портовые ворота. Вернулся к ним, подхожу, спрашиваю, не летная ли это команда. Они отвечают: «Да, ты Ерошенко?» Ответил утвердительно, сказали, что я есть в списках, документы у них с собой. Некоторых провожали родители, многие были с вещмешками, в которых лежали паек и запасное белье. А я как был в рубашке, в которой пошел работать на завод, так и остался. К счастью, попался один товарищ из Артемовска: он работал шофером на заводе и был подчинен папе. Он меня знал и поделился своей едой. Так что прокормился. Поехали на пароходе по Волге в Ульяновск. И дорогой наткнулись на топляк, один край которого утонул, а второй торчал в воздухе. Пароходу пробило ударом борт, и наш кораблик пристал к какому-то причалу, где мы стояли и ремонтировались. Телефонной связи в этом захолустье не оказалось, мы простояли, наверное, с неделю, а может быть, даже больше. Когда в итоге прибыли в Ульяновск, прямо в порту подходим к коменданту пристани, старшему лейтенанту, тоже фронтовику, с перекошенным от шрама лицом, и докладываем: «Команда летчиков прибыла!» Тот бросает в ответ: «Какие же вы летчики? Засранцы вы, а не летчики, танкистами будете».