Артём Драбкин - Танкисты. Новые интервью

А где-то в конце 1941 года мне первый раз пришла повестка. Прихожу к начальнику цеха: «Вот…» Он ее прочитал, в шкаф положил и говорит мне: «Работай спокойно – у тебя бронь!» А уже чувствовалась нехватка квалифицированных рабочих. Тем более работал я усердно. Еще до войны даже премию выдали – 250 рублей. По тем временам, чтобы пацану такие деньги дали, это не просто так. Пошел, костюм себе купил.

Через какое-то время опять повестку получаю, но с ней такая же история. Опять он ее в шкаф положил. Я говорю: «Как же так? Там же сочтут, что я уклоняюсь. Меня трибуналом судить будут!» – «Работай давай, у вас бронь!» Но в конце лета 42-го опять получаю повестку и решил, что пойду. Мы же все, молодые ребята, действительно рвались тогда на фронт.

Подхожу к начальнику цеха, но повестку ему не отдаю. Держу в руках: «Прочитайте, но я вам ее не отдам!» Он глянул, а на ней жирно вверху написано: «Немедленно явиться в военкомат!» То есть не просто явиться, а в течение дня. «Ладно, смену только доработай!»

И после работы я пошел в военкомат. Он тогда находился на Ивановской. А поздно уже, часов десять вечера. Хорошо, трамвай № 1 ходил. Единственный маршрут на весь город. От сада Свердлова до Перми-Второй. На нем до Ивановской и доехал.

В военкомате показал повестку. И старший лейтенант с тремя кубарями в петлицах вдруг как начал на меня кричать: «Да что это такое?! Вы почему уклоняетесь от явки в военкомат? Да кто за нас, Сталин, что ли, воевать будет?!» Это я дословно запомнил. «Да при чем тут Сталин, – отвечаю. – Вы меня спросите, почему я не являлся? Я же не просто не хотел, я работал!» Тут секретарша ему говорит: «Надо ему выписать повестку явиться завтра утром». Я говорю: «Завтра не приду!» Он прямо ошалел: «Да как это так – не приду?» Я объясняю: «Мне карточки надо отоварить». – «Семья отоварит». – «У меня нет никого, я один!» Мама-то в селе осталась, а здесь, в городе, я у дяди жил. Стою на своем: «Не отоварив карточки, не поеду! С чем я поеду-то?» Тогда он ей говорит: «Ладно, выпишите ему направление на отправку на такой-то день». Тут я ему говорю: «Прежде чем так бурно на меня давить, вы бы хоть разобрались. Я ведь у вас допризывную подготовку проходил, в списках значусь». А у нас на «Мотовилихе» тогда работал аэроклуб, и многие ребята учились там. Вот почему из 47-й школы, что на Восстания, сразу восемь Героев Советского Союза вышло? Потому что почти все летчики и этот аэроклуб окончили. Один из них, кстати, Сережа Куфонин – мой дальний родственник. Их три брата было: Василий, Георгий, Сергей, и все в этом аэроклубе учились. Там, где сейчас стадион «Молот», тоже стадион стоял, только он назывался «Зенит». Там парашютная вышка работала. В общем, я тоже хотел поступить в аэроклуб, но подвело зрение. Говорю им: «Я же когда по зрению не прошел, сколько ходил, в танковые войска просился. Чем кричать, лучше направьте меня в танковое училище!» И он меня услышал. Включил в группу из четырех человек, которую отправили в Челябинск.

До Чебаркуля доехали, а там нас хотели перехватить в какую-то дивизию. Мы ни в какую: «Мы в танковое училище едем!», показываем пакет с документами.

А в Челябинске все очень быстро было. И обучение, а танки прямо шлепали. На занятия придем: голодные, холодные, невыспавшиеся. Старший лейтенант матчасть объясняет, как увидит, что мы задремали, командует: «Встать! Сесть! Встать! Сесть! Так, продолжаем занятие дальше!» И предупреждает: «Сосед соседа локтем толкайте, не дремать!» А на завод ходили, там какую-то черновую работу выполняли.

– На кого вас учили?

– На командира орудия тяжелого танка, нас же всех на тяжелые танки готовили. Поэтому Т-34 тоже изучали, но постольку-поскольку. В основном изучали КВ. И вождение, и стрельбы, все как положено.

– И как ощущения от вождения КВ?

– Ну, по сравнению с Т-34, конечно, тяжелее. А в принципе одно и то же. В физическом плане тяжело, но я был парень здоровый, мне это не составляло особых усилий, и водить я любил. Тем более на КВ-1С поставили новую коробку передач, с демультипликатором. Там и первая скорость, и замедленная. Она на фронте здорово выручала, если попадал в трудную ситуацию.

А свою первую машину мы получили прямо на заводе. Представь, на конвейер заезжает только корпус, и при тебе его собирают до самого конца. Один мужик, а с ним трое пацанов начинают собирать подвеску. Дальше – ленивец, звезду, все, что снаружи. И вот я вспоминаю, как этот старичок говорил: «Мы, сынок, по 12 часов эти железные гробы собираем. Тяжело…» А мы лишь в самом конце подключались, гусеницы из траков собирали.

В общем, где-то в марте 43-го закончили обучение, получили машины и думали, что сразу поедем на фронт. Но нас вначале привезли в танковый центр под Москвой. Там на переформировании стоял 13-й Гвардейский Отдельный танковый полк прорыва. Ну, как полк, из-под Ржева и Великих Лук фактически один штаб только и вышел… И вот мы приехали и пополнили этот полк. Приняли гвардейскую присягу, проводили обучение, на стрельбы сходили, а уже бывалые танкисты рассказывали нам о том о сем.

Например, рассказывали, что в первых боях было так. Танк сгорит, а начальник особого отдела начинал крутить и лепить: «А вы почему не сгорели? Как так, танк сгорел, а вы нет?!» Но раз он старался прилепить, значит, видимо, были такие случаи. Вот, например, если танк остановился, это же мишень, все понятно. Сразу выпрыгнули из него и убежали. А вот с 43-го, с Курской дуги, таких вопросов уже не задавали. Первый вопрос – сгорел танк? Черт с ним, завтра новые придут. А где люди, как экипаж? Надо людей, живых людей! Там ведь каждый делает свое дело.

– Свой первый экипаж помните?

– Именно самый первый уже не назову. Боюсь перепутать. Я ведь и с тем воевал, с другим, третьим, постоянно люди менялись. Одного ранит, другого убьет или на другую машину пересадят. Большинство уже и не вспомню и только некоторых еще помню по именам. А кого-то помню так, отрывочно. Вот, например, был у меня заряжающим Джафаров, азербайджанец. И все, больше ничего про него не вспомню. А был такой, тоже вроде заряжающий, бурят. Когда подорвались на минах, командир полка утром приехал, посмотрел на нас: «Боже мой, хоть умылись бы!» А мы костер разожгли, горючка, ветошь какая. Снега уже нагребли, налепили в ведра. «Вот, – говорю, – сейчас снег растопится, и умоемся!» А этот монголец мой, что умывайся, что не умывайся, все одно черный. Немногословный такой, но все выполнял безукоризненно. А как фамилия, конечно, не вспомню.

В конце апреля нас привезли под Мценск и стояли там до самого наступления. Готовились к Курской битве. Нас сразу предупредили, что бои предстоят тяжелейшие, поэтому все время тренировались. Несколько раз даже ездили на передний край. Посмотреть, как там и что, как идти? Карты-то есть, на картах все ясно, а вот в натуре как это выглядит? Тренировались, как быстро покинуть машину: в танк быстрей, из танка быстрей. Изучали новые немецкие танки, которые они наковали к лету. Измозолили прямо глаза этими картинками с «Тиграми» и «Пантерами».