Андрей Жариков - Солдатское сердце

О чем в эти минуты думал полководец? На этот вопрос он ответил позже в своей книге:

«Размышляя о предстоящей операции, я не раз возвращался к величайшей битве под Москвой, когда мощные вражеские полчища, сосредоточившись на подступах к столице, наносили сильные удары по оборонявшимся советским войскам. Еще и еще раз перебирал в памяти отдельные эпизоды, анализировал промахи сражавшихся сторон. Хотелось до деталей учесть опыт этого сложного сражения, чтобы все лучшее использовать для проведения предстоящей операции и постараться не допустить ошибок».

Ошибки на войне дорого обходятся прежде всего солдатам. За ошибки на фронте платят жизнью людей.

Наконец секундная стрелка часов побежала последний круг. Ровно пять утра 16 апреля. Иван Мамонтов вдруг почувствовал, как под ногами вздрогнула земля. В то же мгновение все вокруг озарилось желтоватым светом; а затем раздался необыкновенной громкости удар, словно рядом разорвалась сверхбомба; и все загрохотало так мощно и громко, что Ивану стало и радостно и жутко.

Гром артиллерии заглушал то и дело залп «катюш», полосующих огненными длинными стрелами предутреннее небо. Потянул сырой, крепко пропитанный пороховым дымом ветерок, который принес гарь, отчего в горле першило, как от крепкой моршанской махорки. Стреляли почти 22 тысячи орудий и минометов.

— Светить? — крикнул Мамонтов, но не услышал своего голоса. — Пора? — Он высунулся из щели, другие прожектора не светят.

Соседи-артиллеристы суетятся возле орудий, слышны команды, но разобрать можно лишь одно слово: «Огонь!»

Не легко артиллеристам. За день боя в руках солдат боевого расчета побывает до трех тонн боеприпасов. А каждый снаряд гаубицы более двух пудов.

В темном небе эшелон за эшелоном пошли бомбардировщики. Потом разом наступила тишина и взвились тысячи разноцветных ракет. Это сигнал пехоте и прожектористам. Пора! Вспыхнули 140 прожекторов, расположенных через каждые 200 метров. Неожиданное зрелище: поле боя, на котором стояло низкое облако дыма и пыли, осветилось на многие километры. В ярких лучах прожекторов бежали необозримой широкой лестницей воины подразделений стрелковых частей. Ярким красным огнем горели в лучах прожекторов знамена.

Далеко впереди промелькнули беловатые фигуры гитлеровцев. Так неожиданно ослепленные лучами прожекторов — да к тому же дали залп сотни «катюш», — они не могли вести прицельный огонь. Сначала противник решил, что русские применили «новый вид оружия», и некоторые солдаты в панике попрятались в земляные щели, а потом разгадали, но прожектора уже сделали свое дело.

И вновь загрохотала артиллерия, перенеся огонь в глубину обороны врага. Иван заметил стреляющий из укрытия вражеский пулемет. Он направил на него пучок яркого света и, чувствуя, как тем самым он парализовал действия пулеметчика, крикнул солдату из расчета:

— Беги к артиллеристам, скажи им, пулемет ожил! Стреляет, гад! Пусть подавят!

Через несколько минут послышался гул моторов, и в белую, освещенную прожекторами широкую полосу, подминая под себя обломки досок, поблескивающие артиллерийские гильзы и колючую проволоку, на полном ходу вкатились танки. Заклубился дым, пробить который уже не могли прожектора, и Мамонтов видел только ближние танки. На броне каждого — автоматчики. Один из них с накинутой на плечи плащ-палаткой держал красный флаг; и старшине Мамонтову показалось, что это был Петя Косенко. Иван громко крикнул, но голос его не могли услышать даже его товарищи, стоявшие рядом.

Гитлеровцы, потопленные в сплошном море огня и металла, окутанные густым дымом и пылью, после того, как на их головы обрушилось более ста тысяч тонн боеприпасов, не могли оказать серьезного сопротивления до самых Зееловских высот. А там с наступлением дня сопротивление врага оживилось, и маршал Жуков ввел в сражение еще две танковые армии.

С одной из танковых рот второго эшелона в качестве танкового десанта уходил в бой отряд воинов-прожектористов под командованием старшего лейтенанта Кобызева. В этом отряде был и старшина Иван Мамонтов.

Целый день танкисты пытались вырваться вперед, но не могли. То обгоняли артиллеристов, пехоту, то задерживались на переправах. А ночью, вырвавшись вперед по параллельной дороге, танк с десантом Кобызева попал под обстрел фашистских гранатометчиков. Из приземистого дома с пламенем вылетел фаустпатрон и ударился о столб. Заметив пробегающих по саду гитлеровцев наперехват танку, автоматчики открыли огонь по ним; и Мамонтов отчетливо видел, как срезал двух фашистов. Вот бы сейчас прожектор… Ослепил бы фаустников, тогда попробуй стрельни!

— Братцы! — крикнул из люка водитель танка. — А вы молодцы! Так их, чертей!

А кто-то горланил на другом танке басовито:

— Даешь Берлин!

С юга, когда устремились танковые полки танковых армий 1-го Украинского фронта и тоже достигли окраин Берлина, одними из первых переправились через реку Шпрее артиллеристы батареи Петра Клокова. На рассвете солдаты выволокли из подвала шестерых фашистов. Кругом бой, неразбериха. Советские танки рвутся вперед. Артиллерии приказано не отставать, а все машины-тягачи батареи Клокова подбиты. Три орудия тащит один трофейный трактор. А тут эти пленные фашисты. Кто-то из артиллеристов, не сдержавшись, крикнул:

— Вот они, «непобедимые» вояки, убившие мою мать и сестру! Что, пачками сдаетесь, чтобы сохранить свою подлую душу! Вашей жизни мало за наши страдания!

Не останови его Клоков, он полоснул бы в пленных из автомата. И здесь один вражеский солдат вдруг плюхнулся на колени и стал умолять по-русски:

— Клоков, это я! Прости… Вспомни, как я спас тебя в Молдавии, хлеб давал… Алексеем меня зовут. Из армии генерала Косенко…

Клоков опешил. Он сначала не узнал предателя. Но когда тот назвал армию Косенко, вспомнил дезертира с приклеенными усами.

— А, это ты? Ты, оказывается, не только дезертир, но и заодно с фашистами!

— Каюсь. Спаси меня, умоляю! Мы оба из одной армии. Оба отступали. Не было выхода… Спаси!

Старший лейтенант Клоков со злостью отшвырнул его ногой.

— Бросьте в общую колонну военнопленных! Там разберутся.

Возле белокаменной беседки на берегу реки гулко разорвались снаряды. Вражеская батарея вела огонь по переправе. Промедление недопустимо.

— Вперед! — подал команду старший лейтенант. — На Берлин!

После обеда старший лейтенант Клоков только что заснул на железной койке с причудливыми спинками, словно на смех поставленной впритык к грязному трактору, как его разбудил связист Творимир Козлов.

— Ну, что тебе? — недовольно проворчал командир батареи, повернувшись на другой бок.