Яков Гуревич - Ее звали Марией [Документальная повесть]

Мария была человеком долга. Она добросовестно выполняла тот круг обязанностей, который был ей определен как летчику звена связи — доставляла секретную почту, бойцов и офицеров, возила письма и газеты, которые ценились порой больше хлеба насущного. Бывали дни, когда она совершала по нескольку вылетов и, добравшись до своей комнатушки неподалеку от аэродрома, падала от усталости. Но поступала команда, и она вновь вскакивала, бежала к своей машине, после короткого разбега плавно взмывала вверх.

Три десятилетия спустя, когда подвиг Марии станет известен ее землякам-вольчанам и в родной ее школе откроется уголок, посвященный мужественной летчице, шестиклассница Лена Ключникова обнаружит в бывшем доме Кулькиных ее летную книжку и принесет в школу. И прежде, чем передать ее в Вольский краеведческий музей, Лена и ее друзья, красные следопыты, будут скрупулезно высчитывать количество вылетов, совершенных Марией Кулькиной за лето сорок третьего. И поразит их воображение не только величие духа летчицы, но и ее выдержка, работоспособность, невероятное физическое напряжение.

Сохранился с той поры и другой документ, который дает некоторое представление о службе Марии:

«За время работы на фронтах Отечественной войны с 25 мая 1943 года Кулькина Мария Ивановна честно и добросовестно обеспечивала командование дивизии связью и помогала оперативно руководить полками дивизии.

За период с 25 мая по 25 сентября 1943 года Кулькина М. И. произвела 523 самолето-вылета с налетом 200 часов на выполнении заданий командования по обеспечению управления боевой работой частей дивизии.

При напряженной боевой работе частей дивизии Кулькина Мария Ивановна проявила максимум энергии и инициативы по выполнению поставленных перед ней задач. Летала смело, уверенно, с большим напряжением, делая 12–15 вылетов в один день, не считаясь с переутомлением в работе.

За четкое и энергичное выполнение заданий командования по обеспечению управления боевой работой с передовых аэродромов частей дивизии младший лейтенант Кулькина Мария Ивановна в сентябре 1943 года награждена орденом „Красной Звезды“».

Она уверенно и самоотверженно делала свое дело. Однако с ее характером и темпераментом скоро ей и этого стало мало. И на столе у командира 236-й истребительной авиационной дивизии полковника Б. Я. Кудряшова стала расти стопка ее рапортов: «Прошу перевести в истребительный авиационный полк…»

Когда человека хотят удержать, когда он очень нужен именно там, где он есть, — апеллируют обычно к его сознательности. Делают упор на особой потребности в нем именно здесь. Полковник Кудряшов прибегал и к тем, и к другим аргументам. Мария и в самом деле была незаменима в звене управления дивизии. Всегда собранная, подтянутая, в любое время дня и ночи готовая к выполнению задания, ровная и сдержанная в обращении, она как нельзя лучше подходила к этому внешне мало чем примечательному, но очень важному и ответственному роду службы.

Хотя, если уж совсем откровенно, то самый главный аргумент полковник Кудряшов, опасаясь обидеть летчицу, вообще приводить не стал.

Он просто не считал возможным в короткие, по-фронтовому сжатые сроки в обстановке, максимально приближенной к боевой, заняться переучиванием летчика-женщины. Он отчетливо представлял себе и сложность такого переучивания: «По-2» и «Як-1» — машины не только не похожие, но едва ли не исключающие одна другую.

На войне, в боевой обстановке, командир мог сказать «нет», не вдаваясь в пространные рассуждения, не прибегая к поискам убедительных доводов и аргументов. Тем не менее для Кулькиной было сделано исключение. Она получила отказ мотивированный. На том вопрос и был решен, казалось, бесповоротно.

Вскоре дивизия была отведена в резерв. Получали новое пополнение и материальную часть, ввели учебно-боевую и политическую подготовку. Бывалые летчики передавали новичкам свой боевой опыт. В свободное от занятий и дежурств время писали домой письма, крутили фильмы, танцевали.

В один из зимних вечеров, когда время, казалось, застыло под рано потемневшим хмурым небом и на сердце было как-то особенно неуютно и тоскливо, Мария пришла в офицерскую столовую, где обычно устраивались танцы. Было многолюдно и шумно. Она села в самом углу, так что ее почти не видно было за спинами танцующих, все еще необычно притихшая, не в силах стряхнуть с себя вязкое оцепенение одиночества. Это было не похоже на нее, прежнюю, никак не вязалось с ее активной, брызжущей удалью натурой, но она ничего не могла поделать с собой, сидела, отдавшись во власть настроения, почти не замечая танцующих. Потом музыка осторожно коснулась души, чиркнула, словно крылом по воде, по сознанию, и сразу же нахлынули далекие-далекие воспоминания.

Они тогда впервые выбрались с Сергеем в город— смущенные, избегающие посторонних взглядов, и вместе с тем почему-то инстинктивно рвущиеся к шумному многолюдью толпы с ее весельем, красками, музыкой. Сергей привел ее в живописно укрывшийся за горным выступом, сверкающий огнями ресторан с затененной верандой, заговорщически прошептал: «Сегодня вечер наш, правда?» Она сказала: «Да, я так давно не танцевала».

Теперь она, чуть прикрыв глаза, вновь увидела те крупные южные звезды в низко нависшем небе и какой-то необычный свет, пробивающийся сквозь листву дикого винограда, а потом услышала и музыку, прозрачную, полную изящества, будто сотканную из множества глубоких, бархатно-певучих звуков.

Она отчетливо помнит себя в тот вечер: ей казалось, что музыка, заполнившая огромную веранду, непостижимым образом вобрала в себя и прохладную влажность только что прошедшего дождя, и запах моря, и шелест ветра.

— Разрешите?

Почудилось? Или и впрямь голос Сергея? Только в его голосе так необычно сочетались твердая воля и глубоко упрятанная нежность.

— Так разрешите?

Она пришла в себя, увидела стоящего напротив командира третьей эскадрильи капитана Антипова, невысокого, плотного, с двумя совсем еще новенькими орденами Красного Знамени на гимнастерке, туго схваченной широким ремнем, виновато улыбнулась.

— Замечталась? Или взгрустнулось немного?

Она не ответила. Встала, спокойно пошла рядом с ним, чуть впереди, к танцующим. Один из офицеров играл на баяне «Осенний вальс»…

После танцев он пошел проводить ее. Было морозно, вдали глухо погромыхивало. Снег поскрипывал под ногами, отливал серебристыми и зелеными искорками. И казалось, нет ни войны, ни тревоги, ни отдаленных раскатов артиллерийской канонады, и хотелось идти вот так, рядом, к воспоминаниям об иных зимних вечерах, ощущая в душе робкие отголоски отзвучавшей только что музыки…