Мария Аннинская - Творивший легенды

В 1949-м в “Табу” побывали два советских журналиста, Г. Петров и В. Полторацкий. Какова была их реакция, можно себе представить. Вот что пишет по этому поводу “Самди суар” от 15 января:

Они посетили Сен-Жермен-де-Пре, самый невинный квартал Парижа, по мнению Изидора Изу, но увидели в нем злачное место. “Табу” их просто шокировал.

Вы встретите там, — пишут они (в “Литературной газете”. — М. А.) — девиц в штанах и клошаров в рубахе, зато без штанов. Это нищая молодежь. Она живет в грязи и разврате и клянчит, чтобы вы угостили ее выпивкой. Это молодежь парижского дна: диковинная плесень ненависти, зависти, глупости и самой вульгарной распущенности. Таково лицо экзистенциалистов. Таково их кредо. <���…> Суть литературных произведений и сам стиль экзистенциалистов, пишут они, полностью выражен в клеветнической пьесе Сартра “Грязные руки” и книге Бориса Виана “Я приду плюнуть на ваши могилы”, представляющей собой самую гнусную и извращенную порнографию.

Виан занимал в “Табу” особое место. Поэтому в октябре 1949-го издательство “Тутен” заказало ему путеводитель по Сен-Жермен-де-Пре для тех несчастных туристов, которые, “заблудившись ночью в переулках квартала, просыпаются утром на помойке какого-нибудь двора или тупика”. То, что сделал Виан, сильно отличалось от первоначального плана и превратилось скорее в “детскую сказку, в которой неизвестно, происходит все наяву или во сне” (Ноэль Арно. Предисловие к изданию 1997 г.). Во всяком случае, легенда о Сен-Жермен-де-Пре, во многом придуманная и оболганная журналистами, была очищена и поэтизирована силой таланта “сен-жерменского принца”. Издатели книги уведомляли:

Борис Виан — хоть он в этом и не признается — играл наиглавнейшую роль в организации сен-жерменских погребков, осаждаемых сумасшедшими красотками и кинозвездами из всех стран мира. Он собрал там богатейший урожай анекдотов и баек, порой достаточно фривольных, проиллюстрировал их сотней рисунков лучших французских юмористов, и получился этот вот учебник, ставший катехизисом истинного сен-жерменца.

Символом “Табу” Виан был около года. Потом неповторимая атмосфера изменилась, появилось много посторонних, и организаторы подвала решили учредить новый клуб, совсем рядом с первым, — “Клуб Сен-Жермен”. Торжественное открытие состоялось в июне 1948-го и вызвало небывалое столпотворение в узких улочках квартала.

Громкая слава парижского джаза докатилась до Америки, и заокеанские джазисты зачастили во французскую столицу. Здесь побывали Рекс Стюарт, Чарли Паркер, Коулмен Хокинс, Эррол Гарнер, Майлс Дэвис и другие. Встречал их, сопровождал, развлекал и угощал Борис Виан вместе со своей неизменной спутницей Мишель. Приехал даже “великий” Дюк Эллингтон, главный кумир Виана. На вокзале его встречала ликующая толпа, а Мишель даже привезла с собой четырехмесячную дочь (Кароль Виан родилась 16 апреля 1948 года) и дала ее подержать Дюку. Эллингтон пробыл в Париже около недели, в течение которой Борис и Мишель не оставляли его ни на минуту, затем торжественно отбыл на гастроли в Германию. Через несколько дней он вернулся инкогнито и около трех ночи позвонил в дверь на бульваре Фобур-Пуассоньер. Остаток ночи прошел в разговорах обо всем на свете; в половине восьмого утра Борис доставил Дюка на вокзал и посадил в поезд. А история эта вошла в легенду.

В 1947–1948 годах Виан много работает: переводит с английского, организует вечера и концерты, готовит и записывает радиопередачи (всего пять), пишет новеллы, киносценарии (как правило, “в стол”), статьи о джазе, пьесу “Всеобщая живодерня”, роман “Красная трава”. Он по-прежнему в центре внимания, у него множество друзей и поклонниц. Но он все больше устает, чувствует себя неважно, реже играет в оркестре, хотя и принимает самое живое участие в парижской Неделе джаза в мае 1948-го. Все, за что он ни берется, отмечено печатью его абсурдно-провокаторского гения, пронизано особым юмором. Все талантливо, все на грани допустимого.

В 1949-м в “Клубе Сен-Жермен” Борис появляется в основном как почетный гость и постепенно отказывается от роли “принца”. Зато много пишет, становится главным редактором журнала “Джаз ньюс”, где до июня 1950-го под разными псевдонимами сочиняет все статьи. Кроме того, он сотрудничает в журнале “Сен-Синема-де-Пре”, защищая киновымысел от нападок неореализма.

К концу 40-х в жизни Бориса наступает кризис. Отношения с Мишель уже давно не ладятся. Супруги устали друг от друга, держатся все более независимо, отчужденно. Каждый живет своей жизнью. Мишель очень дружна с Сартром (со временем эта дружба перерастет в нечто большее, их отношения продлятся не одно десятилетие). Борис становится раздражителен, нетерпим с близкими. Периоды апатии чередуются у него с приступами ярости, он отшатывается даже от старых друзей. И чувствует себя очень одиноко.

На этом печальном фоне произошло одно событие, которому никто сначала не придал никакого значения. На коктейле у Галлимара Борис повстречал Урсулу Кюблер.

Урсуле был двадцать один год, она была балериной и дочерью известного швейцарского художника и журналиста Арнольда Кюблера. В 1948-м родители отправили ее из Цюриха в Швецию, на родину матери, чтобы положить конец безнадежному роману дочери с учителем танцев. После Швеции Урсула попала в Париж под опеку своего дяди, американского дипломата; ее взял в свою труппу Морис Бежар. С ним она гастролировала в Германии, а вернувшись, перешла к Ролану Пети. Урсула была хороша собой, независима и решительна. Кроме того, она предпочитала изысканный круг общения, к которому привыкла с детства.

Борису и Урсуле понадобилось несколько случайных встреч, чтобы обратить друг на друга внимание. Как-то она зашла к нему на бульвар Фобур-Пуассоньер, потом прочла “Пену дней”. Постепенно они привыкли друг к другу и стали чаще бывать вместе. У Бориса к тому времени появился новый, но вполне допотопный и экзотический автомобиль “бразьер” 1900 года. На нем он возил свою новую подругу по барам и клубам. Правда, довольно часто приходилось его чинить, но Урсула быстро научилась помогать Борису. Весной 1951-го они решили жить вместе и сняли крошечную мансарду на бульваре Клиши. А еще некоторое время спустя Борис, который до этого и слышать не хотел о разводе, сам предложил Мишель официально расторгнуть их брак.

Насколько сильно Борис любил Урсулу, можно судить по записям в его дневнике. Сам дневник пока не опубликован, но хранители Фонда Виана позволили французским биографам ссылаться на него. Однажды Урсула уехала в горы лечить осложнение после гриппа. Борис остался один. Он так тосковал, что не мог писать. Сразу обострилась болезнь сердца, начали отекать руки, болели плечи. По нескольку раз в день он отправлял любимой письма. Дождавшись ответа, ненадолго успокаивался. “Получил от Урсулы сразу три письма, — записывает он в дневнике. — Ангел. Повторяю, я обожаю ее”. И дальше: “Вечер, я опять страшно устал, но нельзя не написать о звуке ее шагов, о том, как я узнавал ее по этим шагам, когда она поднималась на седьмой этаж своей чеканящей походкой”. Он даже написал “Колыбельную для медведей, которых нет рядом”. Урс, медведь, — уменьшительное от Урсулы; так он называл свою подругу. У них был даже любимый танец — Медведя и Бизона, — когда Урсула становилась ему на ноги и они, раскачиваясь, топтались на месте.