Мигель Руис - Тольтекское искусство жизни и смерти: история одного открытия

– Скажи, что ты о ней думаешь? – снова спросил он.

– Что? – рассеянно отозвалась она.

Он что-то спросил про Лалу? Какой далекой ей сейчас кажется это женщина! От ее имени осталось лишь тусклое воспоминание.

– Я про твою проводницу. Как она тебе?

– А, эта! Она просто бесит меня, – сказала Сарита, протирая глаза. – Начальницу из себя строит, – продолжала она, пытаясь наконец прийти в себя. – Ну да, постоянно командует, брюзжит вечно. – Она начинала четче вспоминать Лалу. – А самомнение-то: воображает, что она вся такая умная и сногсшибательная!

– Разве она не помогает тебе? – спросил он, явно обеспокоившись.

– Думаю, надо еще посмотреть. Она так и сыплет разными мыслями, – может, это и есть помощь? По мне, так не помощь это никакая. Похоже, она считает, что лучше всех во всем разбирается, что она одна знает, как судьбу повернуть.

– Понимаю; наверное, это неприятно.

– Неприятно! Это какое-то испытание для меня, m’ijo ! – Сарита задышала мелко и часто.

Ее комната была залита светом, в ней стало немного жарко. Она повернулась к окну и посмотрела на улицу. Чуть поодаль друг от друга высились два величественных дерева, а за ними висела в небе огромная полная луна. Она вспомнила, как в тени одного такого дерева встретила Ла Диосу. Узнав дерево и смутившись, она покачала головой. Оно что, всегда стояло на заднем дворе ее дома?

– Вот как?

– Что?

Она вздрогнула и оглянулась на сына.

– Испытание для нервов? Она тебя испытывает?

– А, ты про Лалу. Да. Она так важничает. Это действует мне на нервы. Такая высокомерная – я просто не могу! – От досады старушке стало трудно дышать. – Бывает, мне как будто даже нравится… нравится сцепиться с ней.

– Сцепиться?

– Схватить эту упрямицу и трясти, пока она не начнет видеть меня по-настоящему. Но похоже, она ничего не видит. – Сарите вдруг вспомнился библейский образ Иакова, борющегося с… с… Она моргнула – и образ исчез. – Она даже дона Леонардо до белого каления доводит, – сказала она, – а уж он-то не из тех, кого легко вывести из себя.

– Да, он не из таких, – кивнул Мигель.

– Подозреваю, это на него красота ее действует. – Она пожала плечами, подавляя зевок. – Что тут скажешь – мужчины есть мужчины.

– Так она красивая?

– Привлекательная, – нашла она слово и опять пожала плечами. – Она, конечно, особенная, а особенная женщина может… произвести впечатление. – Сарита перевела дух, ожидая, когда в голове прояснится. – Я была такой женщиной.

– Ты и сейчас такая женщина.

– Но красота ее не оправдывает, – продолжала она. – Высокомерие делает женщину ограниченной и… И опасной.

Сарита помолчала, потом прищурилась, как будто пытаясь сосредоточиться. О чем это они вообще?

– Ты ее боишься?

– Вот еще! Она пустая бабенка – так, надоедает немного. – Она заметила, что в глазах сына мелькнул интерес, и снова смутилась. – Наверное, она необычная – да, необычная. Есть в ней какое-то очарование – у твоей матери оно тоже было, когда… когда…

– Оно у тебя и сейчас есть, madre .

После этих слов Сарита снова замолчала и погрузилась в раздумье. Она снова посмотрела в окно. Луна оставалась на том же месте. Но оба дерева как будто стали больше. Они безмятежно соседствовали, идеально подходя друг другу, – благородные и величественные. Тишина ночи лишь подчеркивала их великолепие, огромные ветви тянулись к небу, в стороны и к ней. Она смотрела на них, и вдруг одно из деревьев стало постепенно исчезать, как видение, сотканное из тумана. Сарита закрыла глаза. Когда она снова открыла их, оба дерева, как и прежде, четко вырисовывались на ярком фоне луны.

– Ты говоришь, она досаждает тебе – «надоедает немного», – сказал ее сын.

– Да, но не очень, – согласилась она.

– А в видении человечества она играет очень большую роль.

– В видении?..

Сарита запнулась, почувствовав опасность. Хотя она еще не совсем пришла в себя, какая-то часть ее стала необыкновенно чувствительной ко всему, что происходило. Она поняла, что Мигель, так уютно беседовавший с ней, сейчас скажет ей что-то такое, что она не хотела бы услышать. Ей стало ясно, что тело ее спит, но сон, который она сейчас видит, требует от нее полного внимания. Сын наклонился к ней и заговорил.

– Для того, кто живет осознанно, она и демон, и ангел, и враг, и союзник, – сказал он.

– Демон? – повторила она и удивилась тому, что ей стало стыдно от этого слова.

– И ангел.

Сарита пристально смотрела на Мигеля, лицо которого оставалось на удивление бесстрастным.

– Мы подчиняемся Лале, уже произнося наши самые первые слова, – продолжал он. – Она овладевает нами, нашим умом и телом. А что такое демон, как не тот, кто обладает силой вселиться в другого? Ее слава возносит нас, и ее же прихоть нас низвергает. Но, научившись осознавать, мы можем наконец увидеть ее, посмотреть ей в лицо – побороться с ней, если нужно, – и отвоевать свою свободу.

– M’ijo , ты хочешь сказать, что… я одержима? – с нехорошим предчувствием проговорила она.

– Древо познания прорастает в голове каждого человека, после того как он отведает его семени. Каждый может задать себе вопрос: «Какие плоды оно приносит? Страх оно рождает или уважение? Какой у них вкус – нектара или горького яда?»

Его голос отдавался эхом в тишине. Сарите хотелось проснуться, но тело отказывалось повиноваться.

– Лала… вселяется? – Старушку обеспокоили эти слова. – А мне она кажется вполне безобидной. Она просто паразит, вот и все.

– В пустыне Сатана был страшен, – мягко сказал сын, – он, можно сказать, производил впечатление.

Пальцы Сариты теребили ночную рубашку.

– Сатана в саду не так пугал, – продолжал Мигель. – Он в основном надоедал – и его было легко осадить.

– Не надо смеяться над этой историей, m’ijo , – укорила она его.

– Это история каждого человека. Восприятие меняется с ростом осознанности, Сарита. То, как ты сейчас воспринимаешь Лалу, – это мера твоей осознанности.

Так что же, эта женщина – сатана или нет? Сарита вдруг почувствовала себя слишком старой и слишком усталой, чтобы пытаться это понять. Почему ей никак не проснуться?

– Сатана – это искаженный образ Бога, – сказал сын, отвечая на ее мысли, – так же как знания – это искажение истины.

– Я не стала бы водить компанию со злом, если б знала, что это зло, дитя мое, – тихо сказала Сарита.

– Зло возникает, когда верят в ложь, и тебя ему никогда не завоевать. Что касается Лалы, то ты ее видишь в общем такой, какая она есть, – она очаровывает, она красива, но веры твоей не заслуживает. – Он взял ее за руку. – Ты видишь в ней просто зануду.

– Но иногда я вижу в ней…

Смутившись, она замолчала.

– Сариту? – подсказал он ей, но она не ответила. – Сарита – это не истинная ты. Так же как и Мигель, которого ты воспринимаешь, – не настоящий, хотя он и вправду достоин восхищения. – В слепящем лунном свете он поцеловал ее в щеку.