Мигель Руис - Тольтекское искусство жизни и смерти: история одного открытия

Тут раздался резкий крик одного из охотников. Мигель посмотрел вверх и увидел орла, парившего над островом, подобно ловцу видений, – легко, неторопливо, с сосредоточенным взором и расслабленными лапами. «Что нужно этому охотнику? Какую добычу он ищет? – думал Мигель. – Какой тайной награды жаждет?» Ответ был очевиден, он пришел изнутри. Все существа ищут жизнь.

Кого или что нужно убить этой птице, чтобы найти удовлетворение?

Мать Сарита видела все это. Когда-то она учила своих сыновей тому, как с помощью воображения войти в видение другого существа. Мигель любил говорить, что быть в видении человеком – единственное настоящее искусство, которым он владеет, но она знала, что эти эксперименты много ему дали. Для того чтобы воспользоваться этим видом силы в ее возрасте, ей нужно было отбросить все сомнения. Ей нужно было отбросить шум. Она должна была забыть о своем теле, о семье и о законах физической реальности. Она полностью отделилась от своего собственного видения и позволила себе падать, взмывать и свободно лететь на крыльях воображения.

Сейчас, паря внутри орлиного видения, она видела то, что дорогая Сарита, старуха и напуганная мать, не могла впустить внутрь себя. В этой всеохватной перспективе она дышала глубоким, ритмичным дыханием тела Земли, плывущей в бесконечном пространстве. Она видела Перу, страну, одетую в теплые цвета и смело раскинувшуюся вдоль тихоокеанского побережья, такую далекую, а сейчас лежавшую перед ней как на ладони. Можно было любоваться ее лесистыми долинами и сверкающими в солнечных лучах горами, ее тенями и потоками света, ее грезами и глубоким, безмятежным сном. С этой точки наблюдения высоко в земной атмосфере не заметно было никаких признаков человечества. Этот край, так похожий на тот, в котором она родилась, был живой картиной, портретом чего-то, что всегда будет невидимым, оставляя лишь свое отражение в материи. Она была преисполнена величайшей благодарности к жизни – за цвета, за ткань всего сущего и за чувства, данные ей, чтобы наслаждаться всем этим. Руки ветра подхватывали ее и несли вверх, каждое перышко на ее теле отвечало едва уловимым сигналам, несомым окружавшими ее потоками. Ее большие крылья отталкивались от силы самой жизни, затем подчинялись ей и расслаблялись. Глаза ее вбирали в себя огромный пейзаж, распростершийся внизу, – все, что светилось на горизонте, все, что двигалось, и все, что застыло в неподвижности.

Она видела, как ее сын ведет группу последователей к священным местам среди горных хребтов и ущелий Анд. Однажды после полудня, когда ослепительно светило солнце, она пронеслась так низко над землей, что как будто даже услышала, как бьется его сердце, когда он, с почтением узнавая ее, посмотрел вверх. С ним ученики были всегда очарованы – и красотой самой земли, конечно, но и вызывающей головокружение любовью, исходившей от него. Его любовь можно было почувствовать – даже в воздухе, даже на расстоянии и сквозь хрустальную дымку, которой было ее сновидение. Его послание было посланием любви. То неотразимое обаяние, которое она увидела в нем, когда он был ребенком, покоряло других, когда он стал мужчиной. Он нес бескомпромиссное послание истины и осознанности, но все дело было в самом вестнике. Слова служили ему, но сила его была в самом его существе. Она видела силу глазами орлицы, охотницы за жизнью. Она слышала, как эта сила пульсирует в охотничьей крови, бьется в этом сильном, вечном сердце.

Ей многое открылось с этой высоты, откуда была видна такая широкая панорама. Мчась над этой необъятной землей, она видела странное безумие людей, ищущих истину, которая, по их мнению, находилась где-то еще, в то время как она была в них самих, и нигде больше. Она видела их решимость прикоснуться к небу, как будто ключ ко всем тайнам витал в ожидании где-то там. Она читала послания, запечатленные в земле, высеченные в скалах, спрятанные за стенами храмов. А вот следы еще не найденных пирамид – оставшееся от древности подтверждение потребности человечества вырваться из земных уз и дотянуться до небес. Ей понятно было желание людей найти связь, объединиться. Им хотелось обрести зрение и превосходство орла. Она слышала крики бессчетных смертных, которые молили об освобождении, заклинали избавить их от рабства. Ее взору представилась пышная процессия, парад, охватывающий весь земной шар, проходящий сквозь всю человеческую историю, – люди, ищущие Бога где угодно, только не в самих себе. Если бы они просто увидели себя такими, какие они есть, все было бы совсем по-другому. Если бы они только смогли понять, что они сами и есть подлинное и присутствующее прямо сейчас воплощение тайны жизни…

«А что же происходит с Саритой?» – думала она. Является ли она частью этого вечного видения, этой созидательной силы, беспрестанно гонящейся за самой собой, или она просто человек, женщина, мать, разыскивающая потерянного ребенка? Действительно ли ей нужно сохранить жизнь одного человека, чтобы доказать, на что она способна? Разве жизнь ее сына в любом случае не обещана вечности? Сарита прищурилась от слепивших ее последних дерзких лучей прячущегося солнца. Может быть, она и правда все делала только ради себя? За прошедшие годы многие так говорили, но она ведь пеклась о двух мужьях и тринадцати детях. Старалась, чтобы ее малыши выросли сильными и смогли жить в этом суровом мире. Она на все была готова, лишь бы поддержать и защитить своих близких. Кого же она защищает сейчас? Она думала – Мигеля, дитя, пришедшее к ней со вспышкой света. Он тринадцатый из тринадцати, гордость ее предков – и разве не ответили эти предки на ее зов о помощи? Разве это не доказательство ее великодушия?

Может быть… Может, она пытается подчинить это видение своим желаниям. Возможно, предки просто отвечают Сарите и из-за того, что это Сарита, думала она. «Может быть, они говорят с моим голосом – и только ради меня. Может, для моего сына спасение означает что-то другое – для моего милого, мудрого мальчика, остановившегося у пропасти в бесконечность в ожидании, что я разрешу ему сдаться ей».

Крылья ее устали, и она полетела к восточному побережью, к заслуженному сну среди сосен. Куда отправиться потом и что делать дальше, она не знала. Разве может она бросить это предприятие? Разве может она сейчас взять и оставить все попытки? Что тогда будет с ее сыном, посланцем любви, несущим весть миру, который забыл любовь?

Она устремилась вниз, к теням, становившимся все смелее с уходом солнца. Да, ей нужно отдохнуть. Она достаточно увидела глазами орлицы. Она сделала больше, чем можно ожидать от смертного. Пора узнать жизнь во всей ее полноте. Наступило время увидеть, как все выглядит с бесконечной точки зрения жизни, и отказаться от узкого взгляда материи. Это, как часто говаривал ее сын, – искусство овладения смертью… даже в жизни.