Мигель Руис - Тольтекское искусство жизни и смерти: история одного открытия

Воспоминание о той тринадцатилетней девочке и сейчас трогает мое сердце. Какой непосредственной и веселой она была! Помню, с каким доверием она смотрела на меня, когда я говорил, как ловила каждое мое слово. Она была простодушна и бескорыстна, смех ее звенел как музыка, а от ее улыбки становилось светло на душе. Она не научилась еще обращать любовь против себя самой; надеюсь, этого с ней не случилось и позже. Ее чистота и очарование стали для меня уроком: они всегда есть в каждой женщине, не важно, ощущает она их в себе или нет.

Случилось так, что такой же звонкий смех я услышал несколько десятилетий спустя, вскоре после того, как мы разошлись с Дхарой и был расторгнут наш недолгий брак. Я отправился в Перу с большой группой учеников и в первый вечер в Мачу-Пикчу заметил женщину, танцевавшую вместе с другими в холле. Она двигалась в одиночку, чувствуя музыку и блаженно улыбаясь самой себе. Уже тогда она была хорошим видящим и умела создать в воображении тот мир, который был ей нужен, невзирая на окружавшую ее суету. Она раскачивалась под музыку, что-то, должно быть, развеселило ее, и я услышал прелестный смех влюбленной тринадцатилетней девочки. Я увидел ее такой, какой она была, – всего на мгновение, но мне стало ясно, что это мудрость, которую часто принимают за детское простодушие. В то мгновение я понял, что мир, который вообразила эта женщина, скоро станет для нее реальностью – ей нужно будет только поработать и опереться на силу своего намерения.

Такие ученики – те, кто соприкасается с видящим умом и готов выйти за его границы, – всегда были мне интересны. Это самые сильные видящие: они застенчивы, ничего не требуют, но вообразить способны все, что угодно.

Помимо пользы, приносимой моим ученикам, странствия в Перу и по другим местам силы были очень важны и для моего собственного развития. Автобусные поездки и путешествия по воде, ритуалы и обряды посвящения – все это помогало росту и моей осознанности.

Во время одного из таких путешествий я влюбился в удивительную женщину – с такой страстью я, пожалуй, еще не любил. Как и многие, она чувствовала, что заблудилась, и была полна решимости отыскать путь к утраченной ясности. Она и представить себе не могла, что ее путешествие уведет ее далеко за пределы уютных иллюзорных представлений о ясности, к тому, чтобы видеть правдиво. Она и вообразить себе не могла, что сама станет мастером. Она и подумать не могла, что однажды ей придется наблюдать, как я умираю – как я умираю сейчас.

Глядя на Эмму в тот первый вечер, я увидел пример ученика, который может в один прекрасный день стать вдохновляющим вестником. Мне хотелось помочь этому пророчеству сбыться, дать ему защиту, которой оно заслуживает, и посмотреть, сможет ли пробудиться хотя бы один из этих сорока. Все они были уже взрослыми. Они созрели физически и умственно. Теперь им пора было совершить прыжок за пределы обыденного мышления, оставить позади себя, насколько смогут, старые шоры и начать видеть истинно.

Думая так и с образом Эммы перед собой, я преисполнился сил. Мне хотелось найти новые способы подтолкнуть здравые умы к тому, что лежит за барьерами рассудка.

– За гранью рассудка? И ты считал, что это возможно – и, вообще, нужно?

Лала сидела рядом с ним на дереве. Она оседлала толстую ветку и смотрела ему прямо в лицо, глаза в глаза. Ее воздушные юбки покачивались вокруг нее. Она заставила себя войти в сердцевину его видения, попасть на древо жизни. Для этого ей понадобилось приложить невероятные усилия и, прежде всего, совершить нечто весьма неприятное: перестать верить – не только видению, в котором она находилась, но и, что гнуснее всего, самой себе. Никакого сомнения в том, что она реальна, быть никогда не могло, но в этом противостоянии с шаманом ей придется использовать другой подход. Она должна преподнести себя как миф, как действующее лицо его видения. Она должна предстать перед ним как нечто спорное, вступить с ним в поединок и отвоевать его.

– Рассудок – мое царство, – упорно продолжала она, – это одновременно и царство жизни. Он встроен в мозг людей.

– Царству жизни принадлежит все, – спокойно ответил ей Мигель.

Казалось, его ничуть не удивило, что она сидит рядом с ним. Он как будто даже почувствовал облегчение, и это обеспокоило ее. Они не сводили друг с друга глаз, а за ними лениво описывала круги планета Земля. Здесь было очень светло – чересчур светло для нее. Свет разом смывал все искажения, и их ничто не отражало, кроме миража планеты, этого нелепого дерева и их призрачных лиц.

– Ты предпочла бы поговорить где-нибудь в другом месте? – спросил Мигель.

Он перевел взгляд на тени внизу, и она различила там очертания дерева, очень похожего на это, но в другом ландшафте, на который было легче смотреть. Если она хочет победить, то должна действовать на его территории. Пусть он поверит, что все преимущества на его стороне.

– Лучше здесь, – твердо сказала она. – Мне нравится твое… видение.

– Мне тоже, – сказал он, отводя взгляд в бесконечность.

Какое-то время ей казалось, что он уходит от нее. Внимание его переместилось от нее к чему-то для нее невидимому. Наконец он вернулся, очевидно узнав ее лицо и внимательно глядя ей в глаза, как будто и в них ему видна была бесконечность. Она успела забыть, какую страсть когда-то будили в ней эти глаза. Они разжигали странное желание: раствориться, отдать себя. Дрожа, она сосредоточилась на звуке его голоса.

– Тебе понравились мои воспоминания? – спросил он улыбаясь. – События моей жизни прояснили что-нибудь? Пролили на что-нибудь свет?

«Проливать свет», «прояснять». Значит, его оружием будет свет? Свет довольно просто повернуть в другую сторону, преломить, подумала она. Любая субстанция, даже просто намек на субстанцию, сможет отразить его и запустить на другие орбиты. Ее щит – знания, они и будут решать исход. Лала прищурилась, снова переключилась на разговор и улыбнулась ему в ответ.

– Это все иллюзия, – сказала она. – Мы с тобой это понимаем и знаем цену таким иллюзиям.

– И какова же она?

– Иллюзии нужны, чтобы успокоить ум, вдохновить человека. Ведь дон Мигель – мужчина, сын, шаман – захворал.

– Он умирает.

– Тело подвело его, и ум должен к этому приспособиться. Это видение – отступление, способ отдохнуть, и это логично, но мы должны следить за тем, чтобы, удовлетворяя потребности тела, не пойти против логики.

– Мы? – Мигель все еще добродушно улыбался ей, но к его добродушию теперь, похоже, примешивалась ирония. – Нет никаких «нас», любовь моя, – прошептал он. – В теле или без него – я есть . – Он помолчал. – Я есть… Вот и все.

– Пойми меня правильно…