Мигель Руис - Тольтекское искусство жизни и смерти: история одного открытия

– Нет никаких «нас». Если мой человек выживет, у него не будет времени на эти игры.

«Если мой человек выживет»? Значит, это еще возможно. Лала постаралась побольше сосредоточиться. Она находится в видении шамана и должна играть по его правилам.

– Мы должны… Мы должны пролить свет на то, что слишком долго оставалось без внимания, – рассудительно сказала она. – Нам нужно, как ты говоришь, все прояснить и заключить соглашения.

Мигель молчал.

– Посмотри, что ты вызвал к жизни, чародей, – сказала она, поведя рукой окрест себя. – Какой пейзаж, рай простоты. Тут сидишь ты. А вон там Земля, мать существования, танцует в темноте, как влюбленная.

– А вот ты, – добавил он.

– В твоем раю два дерева – и…

– Тут есть ты.

Она замолчала и посмотрела на него, ожидая, что выражение его лица изменится. Что за бесстрастное видение, почему на него не действуют ее колкости? На лице Мигеля нельзя было прочесть ничего. Его глаза затягивали ее в свою глубину, и ей вдруг захотелось совершить прыжок в нее, чтобы раствориться и забыть себя там. Но, вместо этого, она собралась с духом, чтобы продолжить схватку.

– Два дерева, – повторила она. – Два древа. Разве оба они не приносят плодов? Разве они не плодоносят? И ты, и я – одновременно и творец, и сотворенное. Мой мир и твой – это одно и то же.

Она подождала, но он все молчал.

– Из единственной клетки, – продолжала она, наклоняясь к нему, вопреки своим наработанным инстинктам, – ты создаешь целую вселенную клеток, живое существо. Из единственного высказывания я создаю целую вселенную идей, живое видение. Без этого видения, состоящего из слов и смыслов, любая человеческая вселенная была бы ничем, ничего не смогла бы сделать, осуществить.

Он по-прежнему молчал. Этот человек кого угодно способен вывести из себя.

– Взгляни на два этих дерева – они совершенно одинаково священны и прекрасны! Ты воспринимаешь меня как угрозу? А ведь я – счастливый дар. Угроза же исходит от человечества, произросшего из грядки водорослей. Человечеству предназначено дышать, есть, а потом вымереть – оно же паразит на небесном теле, к которому прицепилось!

Шаман с интересом смотрел на нее, но снова ничего не сказал. Ее возмущение росло, и она почувствовала, как меняется настроение этого места. От Мигеля исходило какое-то чувство – нет, не чувство, а сила. Он всю свою жизнь, как и все люди, говорил о любви – так трогательно, так мечтательно. И только сейчас она ощутила ее силу и ее правду. Этот несостоятельный довод был его оружием. Многие приходили к нему вот так – они были готовы спорить и жаждали победы. И все они не устояли перед силой любви, их доводы были разбиты. С опаской она вдруг вспомнила прежние стычки. Она ведь конфликтовала и раньше, но кто всегда побеждал? Кажется, любовь?

– Впереди другие воспоминания, m’ija , – сказал шаман. – Возвращайся к своим поискам. Вспомни, как знания могут помочь осознанности.

Ну, это уж слишком! В ней, сгущая тьму и предвещая грозу раньше молнии, поднялась ярость. Ну так что ж? Грянет буря – и пусть. Пусть глаза ее зажгутся красным, пусть все вокруг бушует и горит. Пусть сгинет это безмятежное видение, пусть его унесет в самые дальние уголки вечности. Она снова скажет то, что должно быть сказано.

– Посмотри на меня, вестник! – воскликнула она. Волосы ее светились кровавым цветом, развеваясь на поднимающемся ветру. Тело ее приподнялось в воздух, к беззвездным небесам – от изысканного платья в темноту, как светлячки, разлетались кусочки опаленного шелка. – Я вытащила человечество из навозной кучи! Я улучшала и вдохновляла человека с его первого жалкого вдоха!

Каждый листок на огромном дереве затрепетал, отбрасывая золотистые и серебристые отблески на ее разгневанное лицо и на простиравшийся за нею безмолвный ландшафт. Лала все больше распалялась от своего же бешенства, и дерево откликалось на каждое злое слово.

– Вообразил себя основой жизни, великим творцом? – возопила она. – Разве гений может обречь свое творение на тяжкий труд и страдания, оканчивающиеся отвратительной смертью? Я дала людям средство жить после смерти. Слова не умирают, память остается. После того как исчезнет всякая жизнь, следы знаний долго еще будут сохраняться запечатленными в камне, врезавшимися в звездный свет!

– Да, любовь моя, – наконец ответил Мигель.

Она посмотрела на него, и ее гнев сменился ужасом. Его ангельское лицо превратилось в дьявольскую рожу, глаза были как раскаленные угли, а волосы пылали огнем, уходящим, беспорядочно закручиваясь, вверх, во тьму. Видение приковало к себе ее взор, у нее перехватило дыхание. В тот миг она увидела себя , и ей стало нечем дышать.

– Мы с тобой – одно и то же, – произнесло ее отражение. – Мы эхо жизни, эхо историй, о которых кричат в глубокие ущелья. Послушай, как мы кричим, – сказал он, и тишина наполнилась страшным гвалтом.

Казалось, одновременно орали, ругались, молили о чем-то миллиарды людей.

– Не утомляй меня своими фокусами! – завопила она, и ее слова вернулись к ней огненной бурей.

Лицо, смотревшее на нее, было карикатурой ее лица. Голос, отвечавший ей, так пугал, что ее решимость поколебалась.

– Увидь меня, – издевался ее зеркальный образ. – Услышь меня. Подчинись мне.

– Хватит!

– Бойся меня. Повинуйся мне. Скажи, что ты моя!

Лала, богиня и тиран, больше не могла выносить это. Ее слова эхом отдавались в ее ушах, теряя всякий смысл. Ее гнев унесло ветром, она снова опустилась в тишину, села на ветку дерева – терпеливого древа жизни. Рядом с ней сидел Мигель – человек, который тихо говорил и улыбался.

– Пора отпустить, – сказал он.

Он о себе? Что он имеет в виду?

– Ты так легко и безжалостно откажешься от своей драгоценной жизни? – со слезами в голосе проговорила она.

Мигель посмотрел на нее.

– Мое тело – любовь всей моей жизни, – сказал он. – Разве могу я безжалостно обречь его на целый век боли?

Ну вот и все, подумала она и вздохнула. Она устала и скоро потеряет всякое желание продолжать. Теперь ей трудно было противостоять ему, думать стало утомительно. Она упала духом и замкнулась в себе. Мигель тихо подвинулся поближе к ней. Неужели он хочет прикоснуться к ней? Невероятно сильными и неестественно теплыми руками он осторожно обнял ее.

Лала вся съежилась. Может ли она надеяться, что уцелеет после такого посягательства? Как может она, такая неприкосновенная и недоступная, позволить жизни ласкать себя? Что это за ужасная магия? Она сопротивлялась ему – или думала, что сопротивляется. Чем больше она представляла себе, что отбивается от него, тем слабее становилась. В конце концов время перестало что-либо значить – и борьба оказалась бесполезной. В то самое мгновение, когда она забыла о своей цели, Мигель ослабил свои объятия.