Анатолий (Джордж) Гуницкий - Так начинался Аквариум

Этот концерт запомнился Джорджу навсегда.

Реальный выход в другое измерение! В другую жизнь! свободную от всей этой каждодневной безликости, весь прожорливый масштаб которой ещё не был понятен в полной мере. Очень значимым элементом любого порядочного рок-концерта являлась проходка. Тогда, на химфаке, Джордж и Боб сначала некоторое время растерянно торчали во дворе и не знали, как же попасть внутрь. К счастью, вскоре появились ушлые, всё знающие знакомые, они повели Боба и Джорджа куда-то вглубь, в тёмные закоулки питерских дворов. Потом подошли к большой двери, к чёрному входу, навалились – и треснула дверь, не выдержала. Ворвались внутрь.. Коридоры, переходы, лестницы, – музыка звучала всё ближе, ближе, а они – пробивались, приближались, втягивались в новое, в незнакомое, в удивительное! На небольшой сцене заканчивала саундчек группа САНКТ-ПЕТЕРБУРГ – Рекшан, Корзинин, Лызлов, Ковалёв и Зайцев. Золотой состав!

Джордж работал в ДК, выдавал контрамарки на спектакли и на концерты. Учился в театральном. Не очень много тогда всего вокруг происходило – вялый, тусклый расцвет эпохи стабильного, тупого брежневского застоя. В Ленконцерте появилась рок-группа «Форвард» и стала репетировать в ДК «Невский». «Форвард» готовил к сдаче худсовету первую программу и подбирал репертуар. Джордж иногда заходил в большой зал ДК, где репетировал «Форвард». Лидер группы Алексей Фадеев искал новых авторов и новые песни. Джордж рассказал ему про Боба. Боб приехал, спел несколько песен, некоторые из них в дальнейшем стали очень известными. Фадеева они не заинтересовали, все остались при своих: Боб с песнями и с «Аквариумом» и «Форвард» с отшлифованным и добротным репертуаром. Вскоре «Форвард» стал гастролировать по стране. Ничего особенно выдающегося, хотя для тех лет это было уже что-то, к тому же группа Фадеева оказалась одним из первых составов в СССР, который стал профессионально исполнять рок-музыку. Рок-н-рольная жизнь в стране только начинала сдвигаться с мертвой точки.

АКВАРИУМ около десяти лет находился между небом и землёй.

Мне говорил Джордж, что когда он немного поднялся вверх по пескам, то снова оглянулся. Немецкая пара оставалась на прежнем месте. Из-за ветвей и деревьев немцев было не очень отчетливо видно, однако Джордж успел заметить, что они глубже зашли в кусты, и повернулись, и нагнулись, и потом упали, и…

Да и Бог с ними! Быть может, если бы Джордж не стал подниматься по пескам и оказался неподалёку от этой немецкой пары, то услышал какое-нибудь «warum» или «was», или что-то ещё на немецком языке. Но нет, ему было сейчас уже совсем не до немцев с их песчаным и «кустарным» сексом. Еще, ещё наверх!

Тропинок и дорожек уже не было, он шёл по песку, стараясь ступать так, чтобы не провалиться. Джордж обходил сосны, поднимался всё выше и выше. Поднялся. Снова оглянулся. Вдруг из-за плотной череды cосен прорезалась, блеснула вода. Он посмотрел вокруг. Потом назад, потом вниз. Сосны медленно уходили вниз, они оставались на месте, а Джордж поднимался, с каждым новым шагом пространство вокруг него расширялось – раздвигалось – распахивалось – раскрывалось.

Когда Джордж вышел из мелких лабиринтов кустов и обнимающих друг друга деревьев, то увидел вершину большого песочного холма.

Так был открыт Остров.

Джордж рассказал про ещё одну милейшую игру, в которую они в отрочестве любили играть с Бобом.

Само собой, АКВАРИУМ тогда даже не начинался.

Им – Боре и Толе – было лет примерно по тринадцать, они уже прочитали романы Ильфа и Петрова.

А происходило вот что: двор дома на Алтайской, 22. Во дворе гуляют два приличных, интеллигентных мальчика – Боря и Толя. Бакатя неподалёку общается с соседками-пенсионерками. Всё тихо, мирно, спокойно и невинно. Боря и Толя – около дома. Навстречу им идет незнакомая, пожилая женщина. Они проходят мимо неё и, поравнявшись, вежливо, любезно, совершенно невинными голосами говорят: «А мы – параноики».

Или: «А у нас шизофренический бред, осложненный маниакально-депрессивным психозом».

Или: «А у нас сумеречное состояние души».

Или что-нибудь ещё в эдаком роде.

Реакция дам, которым самым доверительным образом это сообщалось, сначала была растерянной и неожиданной, а затем наступало нечто вроде лёгкого шока. После чего некоторые даже шли жаловаться Бакате. Скверно, ох как скверно, когда люди не знают классику. Однако кроме мелких разборок, ничего не случалось.

Однажды Джордж видел, как Боб шёл босиком по шоссе. Май месяц, тепло. На школьном автобусе Джорджа и его класс зачем-то повезли куда-то в район Пулковских высот. Скорее всего, Боб уже учился в 239-ой, в физико-математической. С другой стороны, с таким же успехом это могло произойти в те патриархально-кремовые времена, когда Борис ещё учился в 429-ой школе. Джордж говорит, что когда автобус с ним и с его одноклассниками ехал по шоссе, то он вдруг увидел в меру длинноволосого парня, который шёл босиком по шоссе. Это было дико круто. Джордж даже что-то крикнул! Его за это осудила учительница. Автобус проехал дальше, тогда Джордж увидел, что этот длинноволосый, босиком идущий по шоссе парень – так похожий на хиппи, про которых в те годы говорили много и часто – это Боб! Джордж, наверное, крикнул снова, и опять был осужден учительницей. Непонятно только следующее: если Джордж тогда учился в школе, то и Боб, стало быть, тоже. Причём Боб ведь учился на класс ниже, чем Джордж. Каким же тогда образом Боб умудрился идти босиком по шоссе в районе Пулковских высот? Тем более, что шёл он не ночью, не поздним вечером, а либо в праздничный, либо в выходной день, когда вокруг было много автобусов. И машин. И даже людей.

Нет, не всех своих школьных учителей забыл Джордж. Кого-то и запомнил. Само собой, Асю Львовну, и других учителей. Например, был такой пожилой учитель рисования, самым главным занятием которого было требовать от учеников, чтобы они рисовали газеты. И вот, на каждом рисовальном уроке, всем ученикам приходилось в своих альбомах изображать макет титульного листа какой-нибудь газеты. Раскрашивать его. Придумывать заголовки. Это продолжалось несколько лет подряд. Бесконечная газета. Вечная газета. Охренеть можно было от уроков постоянного рисования газеты

Среди педагогов доминировали Ивановичи и Израилевны. Учительница пения вдруг однажды стала ещё и учительницей истории. Её звали Дина Израилевна Кицис, на её уроках было приятно, она никого не давила и не унижала. Как это иногда делали иные учителя – например, учительница химии, рассказывавшая старинные дурацкие скороговорки про соли со щёлочью, а потом впадавшая в трубно-истерическое состояние и с размаху лупившая указкой по кафедре. У Бори и у Толи был в старших классах общий учитель физкультуры, узколобый, здоровенный, высокий громогласный тип, который умел шумно и не к месту смеяться, что-то даже слышал про битлов, но его потом попросили уйти из школы за то, что он слишком активно пытался общаться с девушками – старшеклассницами, причём прямо в женской раздевалке.