Анатолий (Джордж) Гуницкий - Она как все или Wild Thing

Александр,

Петр,

Михаил,

Феофан,

Муза,

Елена.

Наши дни. Несколько мужчин выпивают и закусывают в современной квартире неопределенных размеров. Вероятно, и не исключено, что где-то на фоне происходящего звучит некая музыка. Скорее всего, это инструментал, но, возможно, и нечто со словами, типа привычного русского рока.

Мужчины (Александр, Петр, Михаил, Феофан) сидят, лежат, пьют, жуют, смеются, спорят и перемещаются вокруг стола.

Феофан.Так вот, я утверждаю, что литература должна быть плохой! Очень плохой! Даже более того, скверной! Алогичной, нелепой, бесформенной! Глупой!

Александр (пошатываясь). Даже гадкой.

Феофан.Да! Вот и оно!

Александр.Изнурительно гадкой! Омерзительной! Отвратительной!

Феофан.Нелепой. Дурной. Да, конечно же. Да.

Александр.То есть вы имеете ввиду. (Падает.)

Феофан.Именно, именно так! Разве этого не требует время?

Александр что-то неявное бурчит в ответ. Он на полу.

Феофан.Я не против классики. Бог с ней, пускай! Даже ничего не имею против постмодернизма, справедливо названным одним немолодым, матерым, злобным арт-критиком, стилистическим извращением времени.

Александр (хохочет, кое-как лежа на полу). Она ему не дала!

Феофан (нетрезво, озадачен) . Кто? Кому?

Александр.Она... та... которая... (Отключается.)

Феофан.Подумаешь, не дала, эка невидаль какая.

Петр.Ну а что там с постмодернизмом? C классикой?

Феофан.Классика. Эх. Я отдал ей дань когда-то. Зачем-то. Стансы, эклоги, сонеты, верлибры. Да и постмодерн — всего лишь призрак прошлого. Сухого прошлого! Полумертвого. Бр-р-р. И не говорите мне о направлениях, течениях, школах. Ничего такого давно нет! Как можно уложить в прокрустово ложе формального приема свою душу? Новые формы, старые. Наверное, новые формы отчасти лучше старых, но и они — это всего лишь нечто для никого!

Петр (неуверенно). Вот... да, ну...

Феофан.Я — за синтез. Вообще-то.

Петр (также неуверенно). Эге.

Феофан.Хотя мне все равно.

Петр.А это ведь...

Феофан.Один мой знакомый сочинял так называемые неоджазовые стихи. Ну и что? Кто он сейчас?

Петр.Кто ты теперь...

Феофан.Где же он, в самом деле?

Петр.Ну а ты.

Феофан.Неважно! Нужна идея! Только не верткая, не самодовлеющая, нет, нет и нет! Свободное, насквозь раскрепощенное духоизлияние! Ха!

Петр.Вот ведь как.

Феофан.Любопытно, как это возможно.

Петр.Но ведь...

Феофан.Перестаньте! Полумеры не помогут!

Петр (сокрушенно). Да уж.

Феофан.Возьмем, например, стихи. Ваши стихи. Или твои. Или...

Петр.Э-э-з.

Феофан.Сделан шаг к нетрадиционным формам. Пусть. Ладно. Добре. Но надо же быть последовательным! Иначе так и застрянете навсегда между небом и землей! Между холодным небом и грязной землей, между горячим небом и зыбкой землей... между круглым небом и прямоугольной землей.

Петр (встревожено). Ишь ты.

Феофан.Нет, не помогут полумеры! Застрянете, войдя в унылый и бесцветный клан любителей якобы острых ощущений. Не выношу подобную публику! Они ходят и ищут, и ищут, и ищут чего-нибудь эдакого, необычного. Но сами-то что...

Петр. Как же тогда?..

Феофан.Вообще-то все началось с музыки! О, музыка круто меняет сознание. Разворачивает его совершенно в другую сторону. Отчего-то.

Петр.Где ты, песня восхода?

Александр (очнулся ненадолго) . Да ведь оттого, что она как все!

Феофан.Вот на днях был случай. Сидели мы у Эрнста...

Александр.Ну да, он.

Петр.Эх.

Феофан.Приходит туда Виктор, да не один. Блондинка она вроде. Где-то в стиле Дега, скрытый, явно бурный темперамент. Сезанн. Ронсар. Фуко? Бланш? Горио? Или наоборот. Все к ней прилипли глазами, ухаживать стали. Виктор быстро напился и заснул. Ну а она и не торопится никуда, ее вроде бы звали Регимунда или Регуна

Александр.Неважно!

Феофан.Ромуальда? Регина? Руна? Рона?

Михаил (икает, во сне). М-да.

Феофан.Она такая вот даже блондинка. И строгая, и где-то, и даже.

Петр.Эге.

Феофан.Виктор — то... Или он и не Виктор, но Андрей... Впрочем, не все ли теперь равно. Или...

Михаил (во сне). Скоро. Что толку быть тобой.

Петр.Локоть к локтю, стало быть.

Феофан.Эта Регина или Рауна — она... Сидели мы, конечно, долго, я вообще-то мало что помню, да ну потом уж все как положено мьюзик, медленные и быстрые эротичные танцы, брожение нервной плоти. Мастерская у Эрнста огромная, я где-то возле стола заснул и никому не мешал. Вроде бы.

Петр.Кирпич в стене. Эге.

Михаил (икает, во сне). М-да. Если б я был не я.

Феофан.Ты же был там, Миша! Может я и не уснул бы, ага, но ко мне прицепился Поль и как пошел — карма, дзен, Бог, световые пятна времени, умагамма, дхарма воды. Песни Гэрио. Сначала я что-то ему еще отвечал, потом уже не выдержал, задремывать стал. А он все продолжал бубнить о Сэллинджере. О Пярте. О Крюкове. О Бутусове. Так вот, просыпаюсь потом — и что же вижу? Раймонда — ты не поверишь! — пляшет на столе! Но в каком виде! И вдруг я увидел, что у нее настоящий дионисийский прищур. Ха!

Петр.Но уж дионисийский... Она ведь женщина. Эге.

Феофан.Это не от пола зависит, а от внутреннего состояния.

Александр (нервно). Дионис — бог перворожденья.

Петр.Дионисийское — это хищное, хмельное, азартное. И вот еще такое немного безлично страстное.

Александр (нервно). Да, но и заводное, интригующее, захватывающее, завораживающее, жадное.

Петр.Ну, там-то уж чего.

Александр.Но и откровенное, и жесткое в любой своей пусть, даже и камерной вычурности.

Феофан.Нет, не могу, не могу... Природная стыдливость вынуждает меня молчать.

Александр.И, отчасти, где-то безмолвно циничное.