Петр Худяков - Путь к Цусиме

"Ha пути из Кронштадта в Либаву, — пишет наш товарищ, — 15 октября 1904 г. у Биорка мы производили стрельбу минами при самых разнообразных условиях хода кораблей, — то на самом быстром ходу, то на тихом, то во время остановки. Выпустили все имевшиеся у нас мины, а потом вылавливали их. Стрельба оказалась не из удачных. Собственно удачного выстрела не было сделано ни одного … Комиссия делавшая пробу и желавшая поскорее от нас "отделаться" нашла все "благополучным" и составила в этом духе акт. Наши минёры отказались его подписывать… Потом на почве взаимных уступок дело как-то уладилось. Спорили однако долго, простояли еще вторую ночь на якоре, и только днем 16-го октября тронулись в Либаву. Вечер и ночь перед этим использовали как следует. Вечером из орудий и пулеметов артиллеристы закатили такую трескотню по бочкам, освещенным прожекторами, что через несколько секунд от бочек не осталось и следа. В эту же ночь была произведена тревога, и было сделано отражение воображаемой минной атаки. Моментально все огни были погашены; люди разбежались по своим местам, кто куда был назначен; все люки были задраены. Постояли — пометались на своих местах, а потом разошлись… Подобное же этому пушечное учение было проделано и в П.-Артуре в памятный, исторический день 27 января 1904 года; проделали его и успокоились, а через час после этого явились тогда японские миноносцы, которые и произвели уже настоящую атаку…"

"Как это было тогда 27 января, так и у нас теперь вслед за ученьем шло "возлияние"; в кают-компании по случаю первого плавания и первой стрельбы дружно атаковали шампанское… Пили и похваливали один другого. Тостов, речей было изобилие. Пили все за каждого в отдельности и каждый за всех. Комбинация выходит недурная, если на корабле в такой "атаке" участвует, примерно, около 20 душ… Назюзюкались мы так изрядно, что на следующий день мой принципал так и не вышел на вахту к машинам; и мне первый раз в жизни пришлось стоять "вахту-собачку" (с 12 час. ночи до 4 час. утра), да еще и не со старшим механиком, а одному. Будить других механиков было неловко, a одному стоять при таких условиях жутко. Тогда я позвал кондуктора, опытного и знающего машиниста; и мы простояли с ним всю вахту безо всяких инцидентов".

"Во время перехода в Либаву учились стрелять в щиты на ходу. Но так как это было в 1-й раз, то и результат напоминал "первый блин"… Зато гром от выстрелов был так силен, что у нас разбило несколько стекол в иллюминаторах. Во время выстрелов машину на крейсере так и встряхивает".

"В Либаве в нашем отряде пришлось заняться ремонтом машин на "Олеге". На первом же переходе они оказались изрядно расстроившимися: 21-го октября вскрыли цилиндр, в нем оказалась серьезная трещина… Говорят, что придется простоять нашему отряду в Либаве недели три. Сегодня здесь рассказывали о повреждениях на "Авроре" и "Александре III" которые были нанесены им нашими же судами на учебной стрельбе. Рожественский проделывал эту стрельбу в такой форме: легкие крейсера, большие крейсера и броненосцы, вытянувшись в три параллельных линии, с одинаковой скоростью идут параллельными курсами, положим, справа налево; на некотором расстоянии от них, ближе к легким крейсерам и дальше всего от броненосцев, тоже параллельным с ними, но только встречным курсом (слева направо) идут миноносцы со щитами для стрельбы; из каждого ряда боевых судов и стреляют в эти щиты, причем большие крейсера на пути своих выстрелов имеют легкие крейсера; а броненосцы жарят сквозь две линии крейсеров; снаряды нередко пролетают почти рядом с трубами крейсеров; малейшее замедление или ускорение хода того или другого судна может вызвать сейчас же катастрофу "домашнего свойства"…

"На крейсере "Олег" у лейтенанта X обнаружилось помешательство в очень буйной и скандальной форме; один из сильнейших приступов разразился в Либавском увеселительном саду… Больной, возбудивший о себе самую энергичную переписку, помещен в госпиталь"…

25 октября в Либаве с уходившей все далее и далее эскадры Рожественского были получены первые письма с описанием Гулльского инцидента.

Когда это сделалось известным на судах, вошедших в состав отряда Добротворского, посланного затем Рожественскому вдогонку, бравый и доблестный командир одного из немногих крейсеров, которые вели себя в бою молодецки, выражался в своей кают-компании в следующих словах: "Японцев я не боюсь, но… боюсь Рожественскаго; пойдем мы к нему на соединение с его эскадрой; а он, пожалуй, примет нас за Японцев, да и раскатает, как "Аврору" под Гуллем"…

"В газетах много писали о потопленном будто бы японском миноносце. Все это сущие пустяки; затопили не японский миноносец, а наш, русский миноносец , купленный в Англии и шедший на соединение с эскадрой. Об этом в полученных письмах было написано черным по белом… У нас все возмущены Рожественским; говорят о замене его Чухниным"…

"Уход отряда из Либавы предполагается 31 октября, мы должны догнать эскадру Рожественского. "Аврору", имеющую наружные повреждения, должен, будет заменить "Олег" с его внутренними повреждениями… в машинах. Это будет, пожалуй, обмен ястреба на кукушку… На бумаге все это пройдет довольно успокоительно. Умеем повредить, но умеем и заменить… Вместе с "Олегом" выйдут из Либавы еще "Изумруд" (тоже в своем роде "драгоценность"), затем 5 или 6 миноносцев и вспомогательные крейсера — "Урал", "Дон", "Днепр" и "Рион". Два последних — это переделанные бывшие пароходы Добровольного флота "Петербург" и "Смоленск". Предполагали раньше отправить с нами еще угольный транспорт "Иртыш", но при выходе из Ревеля он ухитрился получить пробоину и сесть на мель… Три недели возились с его исправлением, но безуспешно. А жаль; он берет на себя 12.000 тонн угля; иметь их в запасе при таком небольшом отряде, как наш, было бы очень важно. Запас угля на "Олеге", напр., может быть взят не более одной тысячи тонн, а тут целых двенадцать"…

"За обедом командир рассказывал о своем разговоре с адмиралом Авеланом по поводу вероятной судьбы Артурской эскадры. При падении крепости эта эскадра вынуждена будет взорваться и затопиться. Уйти ей не удастся даже просто… из-за недостачи в угле".

Так говорил адмирал; а когда был сдан П.-Артур, в нем оказалось более девяти миллионов пудов самого лучшего кардифа [240], но такого, о котором адм. Авелан знать не мог, "экономического", нигде не записанного… Выдают из склада, положим, 1000 тонн угля на корабль, а склад получает с корабля квитанцию в приеме 2000 тонн. Образуется мало-помалу запас угля "экономического", якобы выданного и сожженного. Заключается новое условие на поставку; а самые ассигновки между сторонами делятся "по хорошему"…