Петр Худяков - Путь к Цусиме

Что же касается тактики у Русских, то таковая отсутствовала. Адм. Рожественский был ранен в начале битвы и находился в бессознательном состоянии. Ho если бы даже он и сохранил свою работоспособность, нет оснований думать, что он мог бы оказаться даровитым флотоводцем. Первые практические учения всей его эскадры происходили почти накануне битвы. Он не имел никакого военного совета; и если был у него какой-нибудь план действия, то таковой остался неизвестным даже для командующих отдельными отрядами эскадры. Во время всей битвы Рожественский дал только два сигнала, о которых мы уже упоминали выше.

О том, что сделал бы на его месте Небогатов, можно только гадать. Он не пользовался доверием Рожественского и на флагманском судне был всего один раз в Камранской бухте в продолжение нескольких минут. Так как "Суворов" в бою продолжал находиться у всех на виду с развевающимся на нем флагом почти до 5 ч. дня 14 мая, Небогатов, даже при всем его желании, не мог, конечно, принять на себя управление флотом. После же того, как командование перешло к Небогатому, противник не топил уже больше головных судов его отряда. Но и это, может быть, не зависело ли скорее от командиров этих передовых судов?

Невольно напрашивается вопрос: был ли, действительно, хоть один человек, подходящий для командования русским военным флотом? Я знаю, на это каждый Русский сейчас же ответит; "Ах, если бы адмирал Макаров был там!"… Да; но это, ведь, имя человека, которого нет уже в живых"…

Лейтенант Уайт.

О последних минутах боя при наступлении темноты в письме одного из наших товарищей, которое было доставлено мне только перед 2-м изданием книги, содержатся следующие строки:

"С заходом солнца, на севере от "Олега" выступило несколько групп японских миноносцев. Пробовали в них стрелять, но безуспешно; они были слишком далеко от нас. Для истребления их могли бы отделиться три крейсера, которые стояли без дела на левом траверсе у "Олега". К адмиралу Энквисту обращена была просьба — отдать приказ этим судам пойти в атаку; но у него на этот случай не было никаких инструкций от Рожественского, а сам он…. ничего не решился сделать. Японские миноносцы постояли немного и расползлись… С наступлением темноты у нас началась невообразимая безалаберщина. Каждый шел куда заблагорассудится. В темноте не могли отличить своих от чужих. Беспрестанно меняли курс: то шли на юг, то поворачивали на север, то склонялись к северо-западу, то сразу бросались на восток… В конце концов так запутались, что решительно не знали своего места. Мы шли страшно быстро; и японские миноносцы, пытавшиеся взорвать нас, терпели неудачи: волна отклоняла мину, и она не достигала борта. Атаки были многочисленны; на мостике слышали прямо что-то вроде ружейной трескотни, а это миноноски выпускали свои мины… Отражать орудиями эти атаки крейсера не имели возможности: все прожекторы у них были подбиты, а главное боялись выпалить по своим миноносцам. Поэтому решено было — не стрелять и беспрестанно менять курс, лететь на всех парах… Крейсера кружились на месте, примерно, до 9 1/2 ч. вечера; все старались прорваться на север; пять или шесть раз были у них попытки прорваться, но каждый раз они встречали на своем пути массу огней и не решались к ним подходить: и Японцы, и наши свободно могли расстрелять их. Во время дневного боя с крейсерами не было ничего подобного, бой шел тогда вдали от них. А тут нас обуял прямо ужас. Видишь вдали со всех сторон огни, прожекторы, слышишь гром пушек и не знаешь, кто это, — свои или чужие. Видишь совсем близко нападающие миноносцы и не можешь от них защищаться.

Кружение сильно способствовало, конечно, усилению этого ощущения. Пойдешь на мостик, на вопрос "куда идем" там отвечают "на север"; через 10 мин. получаешь ответ "на юг" и т. д.; и все летим на полных парах. От жары и усталости кочегары падали в обморок. Приходилось хлопотать о новой смене; с трудом получалось разрешение; приходилось разыскивать кочегаров по снарядным погребам, где они помогали в бою при подаче снарядов.

Слишком пунктуально защищая собой транспорты, "Олег" еще засветло получил от японского бронированного отряда массу снарядов, едва не погубивших этот крейсер. К тому же в бою у него обнаружилась серьезная неисправность в машине, a именно — заметная утечка свежего, рабочего пара в ту "рубашку", которая окружает паровой цилиндр; это обстоятельство заметно уменьшало ему ход. Но главные повреждения "Олег" получил тогда именно, когда, по приказанию Энквиста, наши крейсера, защищая собой транспорты, вздумали было прогуляться вдоль бронированного японского отряда. Эта затея длилась не более 5-10 мин., но и этого было достаточно; за это время "Олег", шедший под адмиральским флагом успел получить в одно место, в нос, до десяти снарядов; начался пожар, образовался крен на правый борт до 15 градусов; удалось уйти из-под расстрела "Ниссина" и "Касуги", только дав самый полный ход… С японскими крейсерами одной с ним силы "Олег" в дневном бою сражался в течение нескольких часов, а тут под вечер на 5-10 мин. только он показался неосторожно "Касуге" и за это самое так пострадал, что придется стоять ему в ремонте месяца четыре; да и то еще спасибо командиру за его находчивость, а то и вовсе загубила бы крейсер неосторожность адмирала… He имея возможности прорваться на север и уходя в темноте на юг, "Олег" с его бортами, развороченными "Касугой", мог идти, только благодаря счастливой случайности, а именно удивительному затишью, наступившему после боя. По зеркальной поверхности моря крейсер скользил 16–17 узловым ходом. Воду, которая заливалась в пробоины, имевшие площадь до 40 квадр. фут., можно было выкачивать из этих отделений только ручными насосами и с большим трудом"…

"Придя в Манилу и разоружившись, "Олег" начал ремонтировать свою машину и ее паровой цилиндр. Соединение цилиндра с его рубашкой оказалось неплотным; через эту неплотность и совершалась утечка пара. Когда ремонт цилиндра был закончен, начали испытывать плотность ремонтированного соединения гидравлическим давлением; но едва успели произвести давление до 25 фунтов, как внешняя оболочка цилиндра вверху его дала продольную трещину в 12 дюйм. длиной, а на верхнем флянце получилась радиальная трещина до 3 миллиметров шириною"…

"Очень горько и обидно было, пишет товарищ, читать в "Нов. Bp." статью Кладо, в которой он обвиняет Энквиста в уходе от эскадры еще засветло. Как это объяснено уже выше, это обвинение ни на чем не основано и безусловно неверно . Его можно было упрекнуть и обвинять в незнакомстве с тактикой, в слепом исполнении приказов Рожественского, в полном отсутствии у него инициативы, но в трусости, в нежелании идти на север обвинять его немыслимо. Защищая "Олегом" транспорты, Энквист проявил немалую храбрость, отвагу и едва ли не излишне подвергал такой большой опасности свой крейсер; а на юг после 9 час. веч. он пошел во 1-х, потому, что несколько предыдущих попыток прорваться на север не увенчались успехом; во 2-х, потому, что надо было начать уходить, спасаясь от наседавшего броненосного отряда, а идти больше было некуда; и в 3-х, наконец, потому, что и Небогатов, укрываясь от неприятеля, шел сначала на юг и только потом уже повернул на север, благодаря чему и попал утром 15 мая в расставленную Японцами ловушку"…