Петр Худяков - Путь к Цусиме

Переходя от соображений общих к фактическим давным, обвинитель допустил в качестве предположения все, что установить домогалась на следствие защита: все преимущества Японцев. Могли ли наши суда быть признаны неспособными нанести какой-либо вред неприятелю, можно ли было им спасать команду в шлюпках? В смысле расстояния орудия наши в момент сдачи были дееспособны, тем более, что неприятель шел на нашу эскадру; снаряды были даже на избитом "Орле". Спасательные средства и шлюпки были, море было спокойно, времени для пересадки людей со всех кораблей на один было достаточно. Быть может всех людей не удалось бы спасти, но тогда ведь каждый корабль, застигнутый в море, не истощив средств борьбы, вправе сдаться!

После разгрома 14 мая, бывшего на глазах у адм. Небогатова, последний мог думать, что его догонят Японцы, и имел время приготовиться к затоплению, если уже сознавал безнадежность боя, тем более, что ему это предлагали.

Предусмотрительный и опытный адмирал не позаботился узнать даже о судьбе других русских судов и "большой дорогой" дал полный ход броненосцу, на котором шел сам, не справляясь, поспевают ли за ним подбитые.

Мысль о сдаче зародилась и осуществилась на "Николае I", сигнал которого адмирал не считал обязательным для других судов, как написал сам адмирал в своем первоначальном показании.

Но на суде он показал обратное. Почему? Можно догадываться, что адм. Небогатов не думал о спасении 2000 человек, как теперь стараются доказать: на "Николае" команды было гораздо меньше… Если бы человеколюбие играло столь значительную роль в решении адм. Небогатова, то он не думал бы о спасении людей в течение ночи, когда он не мог не предполагать, что его догоняют Японцы. Тогда он наконец решительно и смело сдал бы весь свой отряд; он ведь утверждал, что сдал только свой броненосец. Как смотрел он на свое деяние? "Мне честь, мне и позор!" — говорил он команде. Он знал, что совершает преступление. Объяснить его поведение можно лишь так: истомленный нравственно и физически, адм. Небогатов, подготовленный малодушным докладом командира "Николая I" Смирнова, поддался охватившему его ужасу и приказал поднять роковой сигнал.

Из четырех сдавшихся кораблей один "Орел" мог бы быть сочтен находящимся в условиях, допускающих сдачу (354 ст, морск. уст.), если бы он был один, но он мог также пересадить людей на другие корабли и затопиться (что также предлагал мичман Сакеллари командовавшему броненосцем кап. 2 ранга Шведе).

Сколько славных геройских подвигов померкло и забыто из-за роковой сдачи! Немало матерей и отцов, потерявших сыновей, которые свято выполнили свой долг на войне, проклинают тот день и час, когда адм. Небогатовым было принято его человеколюбивое решение. Нельзя поверить, чтобы нашлось много матерей, которые радовались бы спасению их сыновей на З-й эскадре; русская женщина сильна духом; веления долга и чести она чтит свято… Целесообразная, быть может, с гражданской точки зрения, сдача адмирала Небогатова с точки зрения военной преступна. Инициатором сдачи был командир брон. "Николай 1" кап. I ранга Смирнов, сам признавший, что за сдачу он должен отвечать, так как по его словам, "не будь сдача решена, офицеры и команда с готовностью пожертвовали бы жизнью". Командиру "Сенявина" кап. I ранга Григорьеву все напоминают о его долге; позорной сдачи у него на броненосце никто не хотел; но слабовольный вообще командир на этот раз настоял на своем, приказал сдаться; из плена он неудачно пытался донести, что сдача произошла с согласия офицеров. Это достаточно характеризует г. Григорьева.

Подсудимые Небогатов, Смирнов, Григорьев являются безусловно виновными.

Командовавший броненосцем "Орел" кап. 2 ранга Шведе не мог не видеть, что приказ адмирала преступен, и тем не менее он принял его. Совета офицеров кап. Шведе не собрал. Конечно он виновен, но нельзя не признать, что "Орел" находился в условиях неизмеримо худших, чем другие броненосцы.

Из остальных офицеров, обвиняемых за соучастие в сдаче, первенствующее место принадлежит офицерам флота, а следующее офицерам корпусов. Из первых имеются основания к предъявлению обвинения лишь следующим офицерам: 1) кап. 2-го ранга Кроссу (начальник штаба); 2) лейт. Глазову (флаг-оф. адмирала); 3) лейт. Хоментовскому (минный оф. "Николая I") кап, 2-го ранга Артшвагер (ст. оф. "Сенявина").

Некоторые еще менее значительные данные имеются для предъявления обвинения к пяти офицерам (лейт. Северин, Сергеев, кап. 2-го ранга Ведерников, лейт. Макаров и Фридовский). Эти, не содействуя сдаче, по-видимому на нее согласились.

Остальные офицеры, по мнению прокурора, не могут быть обвиняемы в соучастии в сдаче.

Приговор суда, по заключительным словам прокурора, не только решит участь подсудимых, но и покажет, вправе ли воин, прикрываясь принципами человеколюбия, отступать малодушно от тех начал, что всегда считались жизненными принципами войска.

Размер наказания не важен. Важно слово осуждения, которое не дало бы виновным выйти из суда с гордо поднятой головой и заставило бы офицеров поглубже вникнуть в задачи войска и воспитать в себе чувства долга.

Затем следовали речи защитников. В речи прис. пов. Базунова, который защищал Небогатова, отметим следующие места:

"Из всех свидетелей на суде только один адм. Рожественский заметил, что наш флот был вовсе не так дурен, как об этом думают. Однако и он не отрицал, что во время учений ни одна из пушек не пробивала щитов на расстоянии 15 кабельт.; а на такое расстояние Японцы не подпускали вас к себе… Г-н прокурор указывает, что Небогатов сдал суда без боя; но он не считает ни во что день 14 мая, весь проведенный в бою, не считает удачного отражения минных атак в ночь на 15-е мая. Это все было одно сражение , начавшееся 14-го, продолжавшееся ночью и возобновившееся 15-го… Долг начальника предотвратить гибель тысячи жизней, если гибель эта никому не нужна, если борьба невозможна и бесполезна. Команда, за спасение ее от бесцельной смерти, хотела поднести адмиралу адрес, но он был остановлен, хотя 800 подписей было уже собрано… Если бы погибли корабли Небогатова, сам адмирал и его экипаж, и это не спасло бы чести России. Японцы, весь мир уже убедились, что наши пушки безвредны врагам, что ваши снаряды не опасны для их кораблей, что наши бронированные суда горят в бою, как крестьянские избы, и весь героизм наш сводится к пассивной, бесславной смерти"…

Второй защитник Небогатова прис. пов. Квашнин-Самарин в своей речи выразил следующие мысли:

"План Небогатова 15 мая 1905 г. был простой, — во что бы то ни стало скрыться в тумане. Он не знал, что в бою 14-го мая ранен Рожественский, умер Фелькерзам, ушел Энквист, что русский флот уже более не существует и его собственные суда таким образом обречены на верную гибель. Что мог знать Небогатов, не имевший в своем распоряжении разведочного отряда? Вы, господа судьи, хорошо понимаете, что, знай он все это, он сумел бы для своих судов найти почетное кладбище в Японском море. Посылка третьей и даже 2-й эскадры есть не более, как авантюра . Только на заре истории в юности своей народ, когда ему недостает опыта, устремляется в рискованные предприятия. Поход Рожественского и Небогатова — это вторая молодость , которую пережил русский народ. Г-н прокурор выразил сомнение, что Небогатов руководился исключительно желанием спасти 2,000 человек от бесполезной и мучительной смерти; я же полагаю, что этот мотив был единственным, и что справедливо сам прокурор свои предположения называет догадками . Вообще его взгляд на участие Небогатова в этом деле следующий. Россия накопила много славы, и слава эта накопилась на исключительной черте русского солдата — его полной готовности умереть; и он не изменил своим традициям и в этот раз, он покорно шел на бойню ; но Небогатов не допустил этого бессмысленного убийства. Он протестовал; и по моему мнению, это должен был сделать всякий военачальник, в котором бьется честное сердце. Сдача — позор, — твердили печать, правящие лица и официальная Россия. Позор — Цусима, занесет в свои скрижали история. Цусима шире 15-го мая. Она, гг. судьи, началась не 14-го мая 1905 г.; она началась в тот момент, когда на безмолвии народном, дерзко попирая народные блага, воцарились те эгоистические принципы, которые, как вихрь, смели народное благосостояние и расхитили народную славу. До сих пор Россия побеждала, благодаря мужеству русского солдата, его непоколебимой верности своему долгу, способности его жертвовать собой, его выносливости и геройству. Все это осталось за русским солдатом и теперь, но мы забыли отличительную особенность современных способов войны, где личное геройство отступает на задний план, а главное место занимают культура народа, его техника и машины. Мы дорого поплатились за незнание этого и свою забывчивость. Небогатов, сознавая, что идет не в бой, а на бойню, поступил так именно, как ему и следовало поступить; он не смел поступить иначе… От Небогатова требуют героизма большего, чем от простого солдата, так как он — адмирал эскадры. Но бойня не родит героев, и вдохновляться ему было нечем".