Валерий Воскобойников - Утренние колокола. Роман-хроника

– Бога бояться не надо, мой милый мальчик, – стал успокаивать дед. – Бог не такой страшный, как пугает пастор Круммахер. Он добрый, любит все красивое и хорошее, а особенно любит бог умных послушных мальчиков.

Отец не стал вмешиваться в их беседу.

«Пожалуй, пора и мне всерьез браться за воспитание Фреда», – подумал он.

И отец взялся.

Утром сына приодели, и отец, крепко держа его за руку, повел для начала в контору.

Старший конторщик, работавший еще при деде Каспаре, уважительно разговаривал с тридцатилетним хозяином.

Конторщик с жаром говорил об удаче: их фирма закупила большую партию хлопка из Америки по более низкой цене. На днях в Бремен должно прийти судно с тем хлопком. Часть товара можно будет пустить в дело, а часть сохранить на складе до весенних месяцев. Конечно, сейчас рыночные цены на хлопок будут ниже, зато в мае – июне снова поднимутся, и тогда можно пустить его в продажу, получить немалую прибыль. А все оттого, что господин Фридрих распорядился построить дополнительный склад при фабрике. Но только всю операцию с хлопком надо проделать тайно, чтобы не пронюхали конкуренты.

Отец, слегка наклонив голову, слушал пожилого конторщика и наблюдал за сыном. Иногда отец властным жестом останавливал говорящего, коротко давал указания: «Не так, Зигфрид. Сделайте иначе, Зигфрид». Ему нравилось, что сын видит, какой он – тридцатилетний Энгельс – властный человек и умный хозяин.

Потом они пошли на фабрику. Здесь было шумно и пыльно. В унылом здании из грязновато-красного кирпича на станках, которые закупил дед Каспар в своей молодости, работали мастеровые разных возрастов – и старики и молодые. Были даже дети, лет семи-восьми, едва старше Фридриха. Некоторые собирали лохмотья хлопковой ваты, клочки и обрывки пряжи, увозили их на тележках в большие фанерные ящики.

– В торговых операциях можно нажить капитал, а можно проиграться дотла! – прокричал отец на ухо сыну, потому что из-за грохота станков иначе здесь не разговаривали. – А если владеешь фабрикой, то можно жить уверенно и твердо.

Отец был доволен сегодняшней экскурсией. «Возможно, ребенок не все пока понимает, но это не страшно, – подумал он, – мальчик запомнит, и через несколько лет семена, посеянные сегодня, дадут всходы. Надо постепенно приучать его к делу».

Неожиданно один из восьмилетних мальчишек, собиравших отходы, сильно закашлялся. Он старался спрятаться от хозяйских глаз за станок, на минуту ему это удалось, и тогда он выплюнул сгусток красной слюны. Кашель на несколько секунд утих, а потом начался вновь – пронзительней и глубже.

– В чем дело? – Фридрих-старший недовольно поморщился. Он как раз хотел показать сыну образцовую, построенную по английскому проекту красильню, где среди чанов с едкими парами с длинными деревянными шестами двигались двое опытных рабочих. – В чем дело? – снова спросил он. – Мальчик болен?

– У мальчишки слабая грудь. Наш воздух ему не ко здоровью, – ответил смущенный мастер, который все это время ходил рядом с господами.

– Возьмите другого.

– У него умер отец, а дома мать и двое малюток… Вот я и подумал… Но легче работы здесь нет.

Фридрих-старший недовольно молчал.

– Ваш отец ценил отца этого мальчонки… Когда вашему отцу хотелось поработать на станке, они вставали рядом.

– У моего отца было много свободного времени и мало конкурентов. Сейчас другие годы… Распорядитесь с мальчиком, чтобы он здесь… не кашлял.

«Ничего страшного, – подумал отец, – это тоже пойдет в урок. Жизнь крута, и чтобы быть в ней сильным, нельзя поддаваться воспитанию, которым окутывают с детства женщины. Все эти книжные красивости хороши женщинам и старикам, – думал он, – потому что средства для них добываем мы, деловые люди». Он еще подумал, что надо это объяснить сыну сейчас же. На понятном детском языке, но немедленно, чтоб он это знал для своей будущей жизни.

Они вышли из помещения на свежий воздух, и тут их догнал кашлявший мальчик.

– Хозяин, хозяин! Не выгоняйте меня! – кричал он, подбегая. – Хозяин, я вас очень прошу, я больше не буду кашлять! Я здоровый и привожу больше тачек, чем все другие.

– Хорошо, я подумаю, – ответил недовольно отец и скорее повел сына к воротам.

Через несколько недель Фридрих играл на улице с соседскими приятелями и мимо них проехали похоронные дроги.

Следом за дрогами шла понурая женщина, несколько детей, двое рабочих с фабрики. В бедном гробике, украшенном веточкой розмарина, лежал тот мальчик, который так упрашивал не выгонять его с работы.

В воскресенье Фридрих сидел рядом с матерью в кирхе, слушал проповедь пастора Круммахера. Это была обычная воскресная проповедь, даже Фридрих за недолгие годы успел их услышать немало.

Пастор говорил красиво, громко. С чувством протягивал руки к прихожанам, поднимал их к небу, как бы обращаясь за божественным подтверждением своих слов. В проповеди он вспоминал о своей греховной студенческой молодости, о сегодняшней жизни людей. Прежде во время проповеди Фридрих часто не слышал слов, а думал о чем-нибудь своем, вспоминал что-нибудь приятное. Но сегодня он впервые вслушивался в слова пастора.

– Потому-то будут блаженны те, кого господь награждает своим вниманием, и осуждены на вечные муки оставленные им, – внушал пастор.

– А тот мальчик, тот работник, который умер, его тоже оставил господь? – допрашивал Фридрих перед ужином отца. – Неужели он виноват перед богом? Разве он не хотел честно работать?

Мысли мучили Фридриха весь день. Если бог выбирает одних и оставляет других, то почему же он такой несправедливый, раз берет не тех, кого надо.

Он не знал, что отца мучают свои мысли.

Отец сидел в кресле перед камином и думал о том, как убедить двух своих братьев расширить фабрику.

– Я уже не раз говорил тебе, что бог не любит тех, кто обсуждает его действия. Высшая справедливость не всегда понятна нам, людям, – он оторвался от своих мыслей, чтобы сказать это, и снова ушел в них.

Когда постели были расстелены и оставалось помолиться перед сном, Фридрих, стоя на коленях на прохладном полу, просил бога исправить свою ошибку. Уж если он не сумел сохранить жизнь мальчику-работнику, то пусть хоть братья мальчика и мать станут здоровыми и обретут удачу в жизни.

А через несколько дней он узнал, что и мать мальчика умерла тоже. Такое решение бога было не понятно вовсе.

И вечерами, выходя в сад, Фридрих заглядывал в высокое черное небо. Там яркими точками блистали холодные звезды, и там жил бог.

– Стань справедливым ко всем! – умолял его Фридрих. – За это тебя будут любить еще больше.

Месяц спустя их снова навестил дед Ван Хаар. И Фридрих пришел к нему с тем же вопросом: