Михаил Наумов - Хинельские походы

— Вернутся твои сыны, бабушка, — тихо произнес Иванов, без нужды оправляя на себе ремень и покашливая в ладонь. — Все вернутся живые и здоровые!

— Ох, спасибо на добром слове, сынок. Слово дайте, товарищи начальники, — уже спокойнее произнесла наша просительница. — А то — сердце не на месте. Людям у вас, может быть, и поесть нечего было!.. Родимые вы наши, касатики… Постояла тут подле вас, послушала… Ссоритесь вы между собою, — нехорошо это!..

Она отерла свои глаза подолом юбки и, сказав: «Прощайте!» — повернулась я старческим шагом пошла в сторону. Пряжкин, сидевший подле шалаша, видел эту сцену и, видимо, слышал все то, о чем только что говорила старушка.

Я обратился к нему:

— Ну что, Пряжкин? Твоя мать просила за тебя! Поблагодари ее! Мы тебя освобождаем.

Старушка обернулась, посмотрела издали на Пряжкина, улыбнулась ему, а он дрожащим голосом произнес:

— На Большую землю надо бы ее, товарищ капитан!

— Без тебя все сделано, — сказал ему Иванов. — Полетит она на самолете на Большую землю. Хорошая старушка, — добавил он, взглянув на меня. — Правильно говорила!

Я кивнул головой. Иванов осмотрел груду вещей, отобранных от меня, перевел взгляд куда-то в сторону.

— Правильная старушка, — заметил я, улыбаясь.

— Вот что, капитан, — произнес Иванов, — забирай ты все это. Вспыльчив я! Ты меня извини, пожалуйста!.. Все забирай! И коня!..

Он протянул мне руку.

Я крепко, сердечно пожал ее и направился к землянке Красняка. Его отряд, согласно новым указаниям, тоже оставался на Сумщине; при нем разместился со своей группой Мельников.

Неподалеку от землянки я повстречался с Гнибедой. По-прежнему свежий и румяный, в новых яловых ботфортах собственного производства, он самодовольно улыбнулся и сказал свое любимое:

— Не мы, а вы в наши хоромы, капитан.

— Ошибаешься: теперь, как и раньше, вы с отрядом у меня. А «хоромы» придется оставить. Хватит кожи выделывать — в Хинель готовься!

— В Хинель завсегда рады, — смущенно произнес Гнибеда, — соскучился я за Хинелью!

— Пора, познакомь с гостями.

Войдя в землянку-светлицу, убранную скатертями, тюлевыми занавесками, с кухонной плитой и венской мебелью, я увидел за столом человека лет пятидесяти, с бледным лицом, широкоплечего и как лунь белого. Только густые, черные брови да темно-карие глаза говорили о том, что человек этот был когда-то брюнетом.

Я представился. Седой человек, вяло привстав, оказался маленького роста. Он протянул мне руку и, назвав себя Мельниковым, пригласил к столу. Стол уставлен был консервными банками, пачками сухарей, стаканами с чаем. Тут же сидели Анисименко, ставший теперь командиром эсманцев, Даниил Красняк, командир Конотопского отряда, — человек лет сорока, сухой, с продолговатым смугло-желтым лицом. Оказалось, Конотопский отряд, так же как и Ямпольский, по решению ЦК оставались в Сумской области.

— Капитан Кочемазов, — вытянулся по-военному командир конотопцев.

— Много наслышан, — ответил я Кочемазову, — небольшой, но превосходный отряд имеете. Сколько теперь ваших конотопцев?

— Шестьдесят два, шесть станковых пулеметов, двенадцать ручных и сто пять винтовок, — отрапортовал Кочемазов.

— Отличная база для роста! А у вас, товарищ Гнибеда?

— Сто двадцать хлопцев со мною и с райкомом, — ответил тот, усаживаясь на стул по-хозяйски и скрипя новыми ботфортами.

— Эсманцев девяносто, — подсказал Анисименко, — да и те еще не сколочены.

— Для начала не столь уж плохо, — заметил немногословный Мельников, — я думаю, — пополниться надо…

— Вырастем. Только не здесь, товарищ полковник. Нужно уходить в Хинель, и предметом нашей беседы должен быть именно этот вопрос. Если вы не устали, у меня есть некоторые предложения.

— Прошу, прошу. Я готов ознакомиться.

— Но прежде всего — карту.

Мне не терпелось завладеть десантной сумкой Мельникова, которая до отказа была набита превосходными картами.

Все встали и вышли, оставив меня с Мельниковым с глазу на глаз. Договорившись в принципе о необходимости вывода сумских отрядов на Хинельскую базу, мы послали за Фомичом. Он не замедлил явиться, и, таким образом, состоялось первое совещание сумского штаба.

В результате обмена мнениями мне поручили заниматься чисто военной частью: диспозицией, боевым использованием отрядов, разведкой, связью, планированием боевых операций, вождением отрядов при перемене дислокаций и всей службой непосредственного охранения.

Фомич оставил за собой руководство подпольем и партийно-политическую работу среди партизан и населения. Круг задач Мельникова на первое время ограничился поддержанием радиосвязи с УШПД, информацией его о военно-политической обстановке и налаживанием связи с Москвой самолетами.

Сумской штаб принял решение немедленно начать подготовку к выводу на Сумщину оставшихся в нашем распоряжении отрядов.

На этом совещание окончилось. Я вышел из землянки и среди поляны увидел двух миловидных девушек, очень похожих одна на другую, и пятерых парней. Среди них был Инчин.

— Ба! Наш капитан! Знакомьтесь, товарищи!

Двое в военном щелкнули каблуками и взяли под козырек.

— Лейтенант Байдин! — представился стройный молодой брюнет с быстрыми темными глазами, — начштаба Конотопского! — Техник-лейтенант Лопатников, — указал он на своего помощника, высокого блондина с пухлыми, как у ребенка, губами.

— Забияка! — грузно повернулся ко мне низкорослый и необыкновенно плотный парень лет тридцати, с медно-красным лицом и могучей шеей, и добавил, что он помпохоз Кочемазова.

Четвертым был Петрикей Петр Игнатьевич, комиссар Кочемазова, — шатен, со смугловатым лицом, по внешности застенчивый и скромный.

— А с девушками? — спохватившись, произнес Инчин.

— Девушки потом, эрзя, — сказал я. — Сейчас же берись помогать мне. Составь списки партизан, готовь почту, распорядись, чтобы Баранников подготовил и накормил двух лошадей; вечером выедем к орловцам. Словом, приступай к своим обычным обязанностям и не забывай вести дневник о Хинельских походах.

— О, громы неба! — захохотал Инчин. — Впервые получаю столь длинное распоряжение! Слышите, отныне я не таинственный беглец, а офицер подпольного областного штаба! — Он картинно расшаркался перед девушками и побежал к шалашам эсманцев.

Девушки засмеялись.

— Это пулеметчицы наши, сестры Галушки, — подсказал Петрикей, — а отец их — командир пулеметной роты.

Я подошел к девушкам.

— Не соскучились по Конотопу, девчата?

— Скучаем, товарищ капитан, только не по Конотопу, а по хутору Воздвиженскому, Мы из Ямпольского района, — ответила старшая, лет восемнадцати, которую звали Марусей.

— Тем лучше, скоро побываете дома.