Михаил Наумов - Хинельские походы

— Да что уж тут! — отзывались партизаны. — Второй год воюем, пора самим знать!

— Ну, глядите! А рука не дрогнет? — пытливо спрашивал Анисименко у Талахадзе, — он получил задание действовать со своей группой в Хомутовском районе.

— Никогда! — отвечал Талахадзе. — Сомнение в другом: найдем ли мы этих предателей. Они не спят дома, большей частью в районных центрах находятся.

— От вас требуются три качества: хитрость, смелость, осмотрительность, — поучали мы отправляющихся в походи отсылали на обучение к Ромашкину в «мастерскую», которая была в то же время и учебным классом.

Ромашкин и его артиллеристы, закатив в лесное озеро под лилии свою 76-миллиметровую пушку, изготовляли противотанковые мины.

Отвинчивая головки гаубичных снарядов, они выплавляли взрывчатку и заполняли ею специально приготовленные коробки.

— Тебе «удочку» иль нажимного действия? — спрашивали артиллеристы новоявленных минеров и тут же поясняли достоинства и недостатки своих снарядов. — Ты не бросай мину! — учил Ромашкин. — Не израсходуешь — обратно сдашь. У нас учет строгий. На тебя записываем! А если израсходуешь, опять-таки трофеями отчитайся!

— Это как?

— Н-ну, значит, документики комендантовы возьмешь, если посчастливится взорвать его, оружие прихватишь, патрончики, само собой. Запиши за ним мину, — говорил он наводчику Бурьянову и продолжал: — На дороге мину не оставляй! Понимаешь сам: поставишь на фашиста Иоганна, а разорвать может дядю Ивана! Так что применяй наверняка: видишь, что комендант едет, — ставь ее в колею, песочком прикрой, а не то «на удочку» подцепи и с иди себе, выжидай. Своих мимо пропускай, а чужие поедут — дергай! Да смелее! Шагах в тридцати лежи в кукурузе и — не бойся!

— Теперь вот взрыватель и капсюль, — поучал Ромашкин, отводя неопытного минера в сторону. — Это вещицы деликатные. Небрежности и излишней поспешности не любят… Видишь, куда и что… Ошибешься только один раз…

Проделав ряд манипуляций с вещами деликатного и весьма опасного свойства и показав, в каком положении полагается их носить, Ромашкин лично сопровождал минеров к командиру.

Петро Гусаков сдал обязанности помпохоза отцу и принял конную разведку. Он получил задание срочно сколотить лихую конную группу и рыскать с нею по району. Молодые партизаны-барановцы: братья Пузановы, Троицкие, Астаховы, Толстыкины, Карманов, Коршок, Шашков, Кирпичев, мордвины Дмитриев и Калганов, сыны Кавказа Серганьян, Талахадзе — все, кто славился лихостью натуры, пошли к Петру в команду. Туда же был зачислен и мой ординарец Николай Баранников.

— Михаил Иванович, пустите в разведку, — просился он, выбрав удобную минуту. — Что я, хуже всех, что ли?

Я знал, что рано или поздно услышу это от Николая. Как старейший партизан в отряде он мог бы руководить группой бойцов, но мне, по совести говоря, не хотелось расставаться с боевым другом, и я продолжал удерживать его возле себя.

По тем же причинам молчал и он. Но сознание, что за всю партизанскую войну ему не удалось зарубить ни одного фрица, угнетало Баранникова. А тут еще организуется конница! Что могло удержать возле меня этого страстного поклонника кавалерии?

— Вот и клинок, и конь подходящий, и седло как следует быть, — не глядя на меня, бубнил Баранников.

— Так ты ж глуховат, Коля. Какой из тебя разведчик?

— Зато глаз и рука у меня верные, не думайте! Мало кто на границе обеими руками лозу рубил. А я рублю. Хотите, покажу?

Я отпустил его в разведчики. Николай радостно воскликнул:

— Будьте уверены, Михаил Иванович: Баранников не подкачает!

Гусаков с охотой принял Николая.

— Хлопцы, так это же клад нам! Лучшего инструктора по кавалерии и желать не надо!

— Даешь!

— Приняли!

— Ко мне его, в мое отделение, — просил Гусакова Талахадзе.

Валявшиеся по лесным полянам и в подлесных селах ленчики, с которых уже были содраны кожаные крылья и крышки, были вмиг собраны с помощью сельских мальчишек. Их вновь обтянули кожей или дерюжинами; стремена отковали в кузницах, и через два дня мы имели лихой каввзвод.

— Эх, клинков бы достать побольше, — мечтательно говорил Анисименко, — да весь отряд на коня посадить! Скачи хоть до Ворожбы или Конотопа!

В каввзвод рвался каждый. Признаться, и мне очень хотелось «прошуметь» по степным районам области, нагнать страху на разжиревших комендантов… Но большая часть партизан была без коней, и я не имел права оставлять их без командира хотя бы на короткий срок.

Каввзводу медлить не пришлось. Двести пятьдесят ртов хотели есть. Нужно было вырвать продовольствие у предателей, снабдить им отряд. Необходимо было запастись и фуражным зерном.

Каввзвод Гусакова спешно направился в рейд по району, чтобы решить первую задачу, от которой зависела боеспособность всего отряда: доставить в лес продовольствие.

С теми, кто оставался, мы кочевали по лесу, меняя в первое время стоянки дважды в сутки. На четвертый день снова вышли к лесокомбинату.

Был солнечный, золотой день. Многие из местных партизан возвратились, из «домашнего отпуска», из разведки. В Хинели и вокруг нас было спокойно. Лагерь наполнился шумом, весельем. Партизаны толпились вокруг прибывших, расспрашивая о близких. Разведчики делились новостями, табаком, показывали добытое оружие, новый жандармский мундир и прочие трофеи.

Иные балагурили с девушками, которые начали приходить к нам, спасаясь от угона в Германию.

Пришли Ольга Хохлова с братом — сестра командира первого Севского отряда. Нина Амелина, Катя Соболева, Надя Сидоренко, Новикова, Молюженко и еще несколько девушек. Они оживили суровый быт партизан, заставили их внимательнее относиться к одежде, к внешности. Кроме старика Гусакова да средних лет ездового артиллериста Сташевского, все были молодыми парнями. Стали бриться, чаще умываться. Исчезли засаленные, измятые фуражки, рваные штаны.

Девушек прикрепили к отделениям. Они варили пищу, чинили одежду, стирали. При боевых операциях превращались в санитарок, носили сумки, оказывали помощь раненым.

С большим нетерпением ждали мы возвращения каввзвода.

И вот со стороны Хинели поднялось пыльное облако и вскоре показалась из-за пригорка конница. До нас долетели звуки гармошки и слова лихой песни.

— Гусаковцы всем эскадроном в артисты записались! — говорили наши девушки, смотревшие в поле.

Из-за придорожных верб показались упряжки, — их у Гусакова раньше не было. Петро ехал, как всегда, впереди, он широко улыбался, скаля зубы.

Через две-три минуты он докладывал:

— Зроблено, товарищ капитан, все! Кроме двух пулеметов, по которые ехал, набрали воз винтовок, патроны в ящиках, гранаты, две бочки спирта-сырца, позади нас коров гонят и двести мешков с житом в обозе!