Василий Авченко - Фадеев

В июне 1934 года, между двумя дальневосточными побегами, он выступает на Всесоюзном совещании по оборонной художественной литературе: «Учтите, какое странное противоречие получается: какая серьезная военная опасность, непосредственная угроза стране, делу социализма нависает со стороны Дальнего Востока, а о Дальнем Востоке написано гораздо меньше очерков и стихов, чем об остальных краях и областях нашей республики. Как повезло, например, Средней Азии: кто только не писал о Средней Азии и романы, и повести, и очерки в бесконечном количестве, и стихи! И в этом деле участвовали лучшие художники… А о Дальнем Востоке, где сейчас завязался огромный узел мировых противоречий, написано чрезвычайно мало, а то, что написано, уже устарело… У советского рядового гражданина, рядового колхозника, рабочего такое представление о Дальнем Востоке, что это где-то очень далеко и что там очень неуютно: что-то такое немножко северное, немножко таежное. Если напомнить любому гражданину Советского Союза, что г. Владивосток лежит на одной параллели с Сухумом и Ниццей, он удивится. Узнав о том, что Сахалин находится южнее Москвы, он удивился бы еще больше. Дальний Восток кажется ему необычайно глухой, заброшенной окраиной. Он совершенно не представляет себе, что при всей исторической, ныне преодолеваемой отсталости дальневосточного края, он в настоящее время находится в центре мировых событий. Он граничит с таким многомиллионным народом, как китайцы, которые живут интенсивнейшей революционной жизнью [265] В 1949 году Фадеев побывает в только что образованной КНР и скажет: «Убогий провинциал (имелся в виду европейский обыватель. — В. А. ), он не в силах понять, как зло посмеялась над ним история! Разве можно, действительно, сравнить мощное биение новой жизни в Китае, где, кажется, слышишь дыхание самой истории, — с бесперспективной жизнью маршаллизованных стран? Великий Китай с его полумиллиардным населением пришел во всемирно-историческое движение, целью которого является социализм и коммунизм». … Дальний Восток граничит с Кореей, которая находится в перманентной революционной схватке с японским империализмом; он граничит с такой страной, как Япония — одной из самых передовых империалистических стран с самой бешеной экспансией. Когда человек попадает на Дальний Восток, он не только не чувствует, что попал на глухую окраину, наоборот — он ощущает сплетение всех мировых противоречий, он чувствует себя в одном из мировых центров».

Кажется, что это сказано сегодня, если сделать поправку на изменившийся контекст. Вместо «японского империализма» и «угрозы делу социализма» — «азиатские тигры», АТЭС, АСЕАН, новый Шелковый путь… Восприятие Дальнего Востока из так называемой Центральной России и сейчас остается примерно таким же, как во времена Фадеева — несмотря на все заявления о «растущей роли Азиатско-Тихоокеанского региона» и о Владивостоке как «тихоокеанской столице России».

Речь Фадеева — настоящий манифест: «Обстановка на Дальнем Востоке — это обстановка бешеных темпов строительства. Например, Украина, с ее 34-миллионным населением, с ее могучей парторганизацией, с ее энергетической и топливной базой, должна освоить в 1934 году три с лишним миллиарда капиталовложений, а Дальний Восток, с двухмиллионным населением, с очень несовершенной техникой, с очень слабыми кадрами, в том же 1934 году должен освоить 1700 миллионов. Таких темпов, какими строится Дальний Восток, пожалуй, не знала никакая часть нашего Союза даже в самые бурные годы первой пятилетки».

Вот ответ на вопрос о том, что тянуло сюда в 1930-е ведущих литераторов — и не только литераторов.

Далее: «Столкновения мирового характера, которыми чревата обстановка на Тихом океане, конечно, не могут не воспламенять настоящего художника на настоящее большое произведение. Но я должен с великим сожалением сказать, что писателя такого типа, который был бы в состоянии охватить всю громаду этой темы, я пока даже не вижу. Вообще говоря, такой писатель пока что не в плане русской литературной традиции. Некоторые товарищи называют меня дальневосточным романистом. Это заблуждение. Я не дальневосточный романист. Я дальневосточный только потому, что я вырос на Дальнем Востоке и больше всего знаю дальневосточный материал, но меня как художника до сих пор интересовал не сам Дальний Восток, а проблемы совсем иного характера. Меня интересовали и интересуют, если можно условно так выразиться, проблемы новой морали, проблемы формирования нового человека в революции». Это так — но все-таки Фадеев и очень дальневосточный, подтверждение чему — уже сама эта речь. Может быть, «открещивание» связано с тем, что Фадеев не хотел считать себя «местечковым» писателем, не желал, чтобы его помещали в региональную резервацию — и был в этом прав.

Сам он думал, что должен появиться другой писатель, не похожий на него: «Литератор другого масштаба, другого размаха, который более свободно владел бы интернациональной тематикой, который мог бы дать вот этот сложный комплекс политических столкновений, которые на Дальнем Востоке грядут и которые уже происходят… Нужен романист такого типа, который бы весь этот сложный комплекс сумел бы охватить, чтобы его герои спокойно перелетали на самолете через Тихий океан, чтобы художник смелой кистью изображал новые города, их мировое революционное значение, мог свободно перебрасывать место действия в революционную Корею, в Китай, а из Китая сразу перебрасываться на Чукотку, в Аляску и т. п.».

Еще: «Человечество селилось по Средиземному морю [266] В 1938-м Фадеев выпишет из «Былого и дум» Герцена: «Тихий океан — Средиземное море будущего». , по Атлантическому океану. И черт его знает с какого времени создалась литература, в которой освещается то, что делалось вокруг Средиземного моря и вокруг Атлантического океана, а о том, что делалось вокруг Тихого океана, где жили и живут народы с такой огромной историей, с такой огромной будущностью, народы, выходящие сейчас на арену гигантской борьбы, — об этом почти ничего, имеющего массовое значение, не написано».

«Писателя такого типа», способного решить заявленные Фадеевым задачи, не появилось до сих пор.

В 1930-е на Дальний Восток была в хорошем смысле слова мода. Потом всё надолго изменила война. Следующая волна дальневосточной моды пришлась на туристско-геолого-бамовские 1960-е и 1970-е. Но тогда писатели Куваев и Мифтахутдинов, уехавшие на Дальний Восток, смотрелись уже немного чудаками [267] Одна из повестей Олега Куваева называется «Чудаки живут на востоке». . А в «лихие» 1990-е народ повалил оттуда толпами, наперегонки («Почему вы еще не в Москве?» — часто спрашивают меня, жителя Владивостока). Теперь на миграцию в страну, а не из страны, а внутри нее — на восток, а не на запад, смотрят как на подвиг самоотречения, изощренный дауншифтинг или особую форму помешательства.