Евгения Фрезер - Дом над Двиной. Детство в России

Единственный выход, который у них оставался, был переход границы по суше. Поход на лыжах в самую зиму требовал огромной воли и терпения, и они уже были почти у цели, но, до предела измученные, соблазнились видом встретившейся на пути избушки, куда попросились переночевать. Хозяин оказался приветливым, согрел самовар, предложил какую-то еду. Спешить незачем, уверял он их, здесь вы в полной безопасности. И пока они сидели, согревшись и подкрепившись, и разговаривали с хозяином, избу окружили. Этот же хозяин и выдал их, послав сына к большевикам.

Дилакаторского и двух его офицеров арестовали, собрались везти в Мурманск, но затем тут же расстреляли и тела бросили в море. Тело Дилакаторского позднее выбросило на берег, и оно было опознано его верным денщиком Валеновым. Петр Дилакаторский был способным офицером и благородным человеком. Он мог остаться в живых, если бы не покинул судно, чтобы спасти жизнь двум молодым людям. Пытаясь сделать это, он погиб сам.

Как сложилась судьба тех, кто остался в Советской России, спросите вы. Вскоре после нашего отъезда дом был конфискован. Отца с его пожитками перевезли жить к дяде Сане. Марина уехала в Финляндию, где вышла замуж и растила сына. Я до сих пор поддерживаю переписку с ним, хотя моей дорогой кузины уже давно нет.

Власти решили превратить наш дом в студенческое общежитие, но тут в нем случился пожар, начавшийся на чердаке и быстро распространившийся по всему дому. Одни говорили, что был поджог, другие считали, что причиной пожара стала ветхая электропроводка. Члены нашей семьи тоже прибежали и гасили пламя вместе с новыми жильцами и «помощниками», пришедшими чем-нибудь поживиться. Наконец с прибытием пожарной команды пламя удалось сбить, но стены обгорели основательно.

После пожара дом был отремонтирован, но оба балкона разобрали, и теперь он мало напоминал когда-то симпатичный оригинал.

Через восемь лет после нашего отъезда бабушка с дедушкой вернулись из ссылки. На Троицком проспекте им выделили «комнату с половиной», где общую кухню они делили с такими же людьми, чьи дома были конфискованы. «Половиной» служила часть прихожей. Дедушка поставил там свой стол и принимал пациентов, которые продолжали приходить к нему, принося плату натурой. Без этого на жалкое пособие, которое он получал в больнице, работая хирургом, им бы не выжить.

Сережа с женой и двумя детьми жил в Ленинграде, где работал куратором одного из музеев. Юра, тоже уже женатый, занимался разведением пушных зверей (мех в те годы был для государства источником иностранной валюты). И хотя он жил с женой и маленьким сыном в одной комнате, жизнь казалась ему сносной.

В январе 1928 года я, отправляясь навестить подругу, встретила у ворот мальчика-разносчика телеграмм. Он вручил мне телеграмму, в которой сообщалось о смерти папы, а две недели спустя пришло письмо. «Не плачь, — писал мне дядя Саня, — теперь твой отец свободен от страданий и горя. Он покоится рядом с отцом».

Дедушка с бабушкой пережили папу на четыре года. Они умерли почти одновременно, с разницей в десять дней, умерли вовремя, так как наступили свинцовые тридцатые годы. Некоторое время от Юры и Марги еще шли письма, а потом наступило полное молчание.

Прошло десять лет. Закончилась Вторая мировая война. Я жила в Индии, но, приезжая в Шотландию, снова и снова пыталась найти своих родственников. И только позже через Финляндию и другие источники я узнала всю правду. Причина долгого молчания была проста — в Архангельске все умерли. Я не подозревала, да и никто, насколько мне известно, не знал о сатанинской всепожирающей работе кремлевского чудовища.

Первым по сфабрикованному обвинению убили Митю Данилова. Все его вещи забрали, а Маргу с тремя детьми выбросили на улицу. В отчаянии она бросилась к Сашеньке, которая приняла ее. Но вскоре Маргу арестовали и отправили в один из лагерей на Белом море. Оба ее мальчика погибли — одного убили, другой в возрасте четырнадцати лет покончил с собой. Марга, потеряв рассудок, умерла. Осталась только девочка.

Юра, видя, как преследуются все, кто боролся с большевиками во время интервенции, понял, что обречен, и, опередив своих палачей, покончил с собой.

Никогда, начиная с зари русской истории, еще не было такого страха, горя и ужаса. Недаром Анна Ахматова назвала это временем, «когда улыбался только мертвый, спокойствию рад».

Сережа, его жена и маленький сын умерли от голода в блокадном Ленинграде и похоронены на Пискаревском кладбище в общей могиле. Их маленькую девочку вывезли через Ладожское озеро в тыл, и тем самым она была спасена.

В 1972 году наш бывший дом снесли, и на его месте теперь один из корпусов больницы имени Семашко. Сад, подобного которому не знал Архангельск, сторожка, конюшни, службы и изгородь пропали еще до войны.

Что касается самого города, то он разросся невероятно, население увеличилось раз в десять. На смену деревянным домам пришли бесчисленные высокие панельные дома. Через Двину перекинуты мосты, и пассажиры с поездов попадают теперь прямо в город. На месте снесенных в тридцатые годы церквей стоят школы и театр. В современном Архангельске имеются все удобства — горячая вода, газ, водопровод, и людям не надо больше ходить на реку морозными зимами за водой или полоскать белье. Прибрежные валуны, на которых когда-то собиралась наша олонецкая компания, исчезли в бетонной набережной и под желтым песком пляжа, что располагается теперь в центре города.

Сад Поповых