Юрий Лужков - Москва и жизнь

Сидя рядом с президентом на Красной площади, я вспоминал, как по его наущению на мою голову падал «белый снег», обстреливали памятник Петру, храм Христа, все, чем занимались мэрия и правительство Москвы.

Мне приписали слова, что якобы Шухову башню не нужно восстанавливать. Это неправда. Башню проектировали и строили москвичи во главе с великим инженером. Она остается уникальной во всех отношениях. Поражает смелость и оригинальность технических решений. Восстановить ее необходимо.

Воссозданные на Поклонной горе Триумфальные ворота в честь победы в 1812 году стояли на вершине одного из семи легендарных холмов. Эти холмы нас сближают с Вечным городом. В Риме на открытии памятника Пушкину я процитировал его стихи:

В Москве до 1917 года замечательных памятников архитектуры насчитывалось не меньше, чем в самых славных городах, таких как Рим и Париж. Иностранцы, художники и музыканты, приезжавшие на гастроли, ими восхищались.

В довоенные годы воинствующие безбожники нанесли Первопрестольной сокрушительный удар, лишив Москву былого великолепия — Сухаревой башни, Красных ворот, сотен храмов и часовен.

Обезглавили многие улицы, где сияли на солнце купола. На Мясницкой насчитывалось пять старинных церквей — нет больше ни одной. Остались без храмов Ильинка, Воздвиженка, Остоженка, Пречистенка, Арбат, Тверская, Большая Дмитровка… Стерты с лица земли Чудов и Вознесенский монастыри в Кремле, в пределах бульваров разрушили Никитский, Страстной, Варсонофьевский и Златоустьинский монастыри.

Нам удалось кроме храма Христа Спасителя воссоздать Преображенский храм, полковую церковь Преображенского полка Петра I. Восстановили колокольню Большого Вознесения, где венчался Пушкин, колокольню Федора Студита, домового храма семьи Суворова.

Вернули к жизни все, что хоть как-то уцелело. Закрытые, обезглавленные обители и церкви выглядели ужасно без крестов, куполов, служили складами, мастерскими, архивами, общежитиями…

Воссозданы все сохранившиеся мужские и женские монастыри: Даниловский, Рождественский, Петровский, Покровский, Ивановский, Новоспасский, Зачатьевский, Алексеевский. Реставрирована основанная великой княгиней Елизаветой Федоровной Марфо-Мариинская обитель в Замоскворечье. Увидев ее незадолго до кончины, патриарх Алексий II дал нашей работе высокую оценку: «Обитель засияла прекрасным бриллиантом в ожерелье московских монастырей и храмов».

За редким исключением, почти все сохранившиеся в неприглядном виде храмы возрождены.

На пустыре между Волхонкой и Знаменкой, появившемся после разрушения церкви Николая Можайского, поставили в честь его часовню. Так поступили на Арбатской площади, где расправились с церковью Бориса и Глеба. О ней напоминает часовня их имени. Еще одна часовня Рождества Богородицы построена в Столешниковом переулке, где до нас сломали одноименную церковь.

Вместо радости эта работа вызывала протесты, и мне напомнили, что Венецианская хартия 1964 года воссоздание допускает в случаях стихийного бедствия и угрозы национальному достоинству. Но разве ураган разрушения, пронесшийся в 20–30-е годы над Москвой, не стихийное бедствие, не угроза национальному достоинству?

Пресса не уставала бить в колокола:

«Москву снесли, нет Москвы!»

«Москва становится пародией на собственную историю».

«Старую Москву сознательно и методично уничтожают, стараясь, видимо, переплюнуть большевиков».

Знали ли те, кто сравнивал нас с большевиками, что они разрушили не только половину храмов и осквернили церкви. Они разрушили стены Китай-города, Нижние торговые ряды, улицы и переулки Зарядья, половину Тверской, кварталы на Моховой и Манежной.

Четыреста мастеров культуры подписали письмо в адрес восьми инстанций, включая президента России, что «погибли СОТНИ жилых московских памятников». Откуда такие фантастические цифры? Сотни жилых домов — это десятки улиц. Но все они, расходящиеся веером от ворот Кремля, Китай-города и Белого города, за двадцать лет мало чем изменились.

Меня обвиняли в «архитектурном вандализме» за то, что к известной приемной Государственной думы и Совета Федерации на Воздвиженке пристроил во дворе «ангароподобное здание», и утверждали, что это «свойственно лужковскому стилю — увеличение социально бесполезных офисов-монстров в центре». Но в федеральном владении я не имел права что-либо пристраивать.

Перед выборами мэра в 1999 году появился «Предварительный список памятников истории и культуры, уничтоженных или искаженных при Юрии Лужкове». Попал в него дом Губина. В бывшем особняке XVIII века помещалась туберкулезная больница, выселенная из-за аварийности. Дом признали «искаженным» после научной реставрации, а не тогда, когда шедевр Матвея Казакова готов был рухнуть.

Перед следующими выборами появился другой подобный список с призывом к Кремлю: «Город надо спасать. Москва сполна испытала на себе архитектурные вкусы коммунистических вождей. Следующее испытание она не выдержит. И есть только один выход: весь центр Москвы в пределах Садового кольца президентским указом вывести из подчинения мэра. Передать его в федеральное подчинение и объявить памятником».

Пятнадцать лет простоял в лесах находящийся в «федеральном подчинении» знаменитый Пашков дом. Откуда бы у государства нашлись средства для спасения сотен памятников в пределах Садового кольца?

Все эти взгляды внушались москвичам, когда возрождались палаты XVIII века на Пречистенке, Волхонке, в Лаврушинском и Гранатном переулках, где много лет ждали скорой помощи палаты Малюты Скуратова времен Ивана Грозного. В то время, когда раздавались обвинения в «вандализме», восстанавливали деревянный особняк Пороховщикова в Староконюшенном переулке, старинные Сандуновские бани, бывший Екатерининский институт благородных девиц, Центральный дом Советской армии, дворец Морозова, известный как Дом дружбы.

Выходили книги «Москва, которой нет», «Москва, которую мы потеряли», где оплакивались разрушения тех лет, когда в структуру исполнительной власти я не входил. К числу потерь отнесли Гостиный Двор. Возмущались прозрачной крышей, накрывшей двор, куда раньше заезжали на лошадях с товарами.

При реконструкции музея Пушкина на Петровке, Музыкального театра на Большой Дмитровке, решил бесполезные дворы там перекрыть, чему радовались сотрудники музея и театра. Пространство дворов заполнили экспозиции, выставочные залы, вестибюли и фойе.