Юрий Лужков - Москва и жизнь

Голые стены здания объемом в 400 тысяч кубометров, как у Дворца съездов, предстояло превратить во дворец. Под куполом Зала Славы могла поместиться дивизия солдат.

В мастерской Зураба Церетели, где мы обсуждали, каким быть памятнику, на листке из блокнота появились рисунок штыка и моя подпись с датой 23 марта 1993 года. Через два года и полтора месяца рисунок нужно было превратить в обелиск высотой 141,8 метра. Стать вровень с пирамидами Египта — такой цели не было. Эта цифра — память о 1418 днях войны.

Чем выше рос обелиск, тем громче звучали протесты. Одни доказывали, что памятник Победы вообще не нужен, как комплекс над Мамаевым курганом. Другие возмущались, поскольку «трехгранный штык запрещен международной конвенцией как антигуманное, приносящее излишние страдания оружие». Фронтовик, поэт, автор слов «Так, значит, нам нужна победа, одна на всех, мы за ценой не постоим» поддался либеральной пропаганде и вдруг прозрел: «Я понял, что мы всерьез не отличались от немецких фашистов».

Работа на Поклонной горе не прекращалась ни днем ни ночью. В темноте стройку озаряли прожектора и искры сварки. В стальной стакан котлована с арматурой залили бетон, чтобы фундамент выдержал нагрузку 1000 тонн. Монтажники, сменяя друг друга через восемь часов, невзирая на мороз, наращивали трехгранник.

Так быстро, за два года с небольшим, нам удалось выполнить задачу благодаря отечественной индустрии и науке. Сталь выплавили на Урале. Металлоконструкции прислали из Белгорода. Статуи и декоративные детали отлили из бронзы на берегах Невы. Конструкцию испытали на прочность в аэродинамической трубе ЦАГИ.

Статую Ники весом в 18 тонн, равную весу самолета, предстояло поднять на стометровую высоту. На совещании в штабе стройки, когда решалась ее судьба, начались сомнения: «Не рухнет ли этот самолет на землю?», «Не лучше ли оставить Нику на земле?», «Давайте поднимем Нику над входом».

Запросили мнение специалистов. «Расчет обелиска выполнен с учетом веса Ники, более того, ее нельзя оставлять на земле, а необходимо поднять на запроектированную высоту, чтобы добиться прочности, соответствующей расчетам института», — твердо заявил Владимир Лазарев, директор Института металлических конструкций имени Мельникова. Его поддержал столь же известный Институт строительных конструкций имени Кучеренко. Нику подняли на высоту тридцатиэтажного дома. Налетевший на Москву ураган ее испытал на прочность.

Все время, пока строили памятник, в либеральной прессе народу доказывали: войну развязала не Германия, а Советский Союз, и он является агрессором. Писали, стоит ли вообще радоваться и праздновать? «Никого не озадачивают утверждения, что-де Советская армия спасла мир от фашизма. Спасти-то спасла, но что принесла на своих штыках? Надо ли напоминать о лагерях смерти, газовых камерах, карателях, убийцах, оккупантах, которых покарал советский солдат?!» Вся эта истерия убеждала: памятник на Поклонной горе и музей необходимы как защита от лжи и фальсификации истории.

До последнего дня, пока шла работа, я узнавал, что проектировщики «срыли святую Поклонную гору» и вместе с памятью о ней «разбазарили народные деньги». Договорились до того: сооружается не памятник Победы, а памятник Сталину и «увековечивается миф о гениальности вождя». Политика заслоняла искусство, ни о художнике, ни об архитекторе никто не упоминал, сражались с тенью Сталина, которая мерещилась либеральным публицистам на Поклонной горе.

Когда там с президентом России появилась толпа журналистов и операторов телевидения, их не интересовали барельефы, картины, статуи. Волновал вопрос власти в Москве, когда уйду в отставку. Спрашивали спустя всего два года после того, как стал мэром Москвы.

Ельцин за неделю до юбилея в начале мая 1995 года посмотрел, что осталось сделать. Он спросил: «Юрий Михайлович (он же знал, что такое строительство), — а вы успеете?» Я ответил: «Успеем». Ответственность была колоссальная. Москва пригласила на праздник первых лиц стран-победителей, США, Англии, Франции, премьеров и президентов многих стран мира.

Конную статую Георгия Победоносца, поражающего копьем змея, и детали межконтинентальных ракет СССР и США доставили из Санкт-Петербурга за два дня до 9 Мая. Когда статуя заняла свое место, ни по телевидению ее не показали, ни в прессе ничего хорошего не сказали.

Монумент сравнили с «обыкновенной советской стамеской, покрытой грубыми, совершенно не классическими рельефами».

«Змей, побежденный святым Георгием, предстает как рубленая докторская колбаса».

Богиня Ника поражала «сложностью крепежа к стамеске».

«Шпиль над куполом удивительно похож на газовую трубу».

Храм Георгия Победоносца напоминал хулителям «спинку кровати со всеми наворотами из итальянского спального гарнитура, популярного в бандитской среде».

Что могу противопоставить жалким выдумкам?

До открытия музея я водил Хиллари Клинтон по залам музея Отечественной войны, показал ей стол, за которым сидели Сталин, Рузвельт и Черчилль, панорамы главных битв Отечественной войны. Все это время, пока мы ходили, слышал одно и то же восклицание: «Восхитительно!»

На Поклонной горе построена первая новая православная церковь Георгия Победоносца в память о солдатах, погибших в Великую Отечественную войну. Та же мемориальная идея у синагоги и мечети на Поклонной, посвященных погибшим в боях евреям и мусульманам.

Так началось возрождение храмов всех конфессий. У католиков, мусульман и иудеев в прошлом их было так мало, что все пересчитывались на пальцах одной руки. Возводить религиозные здания запрещалось.

Костелам, мечетям, синагогам, общинным домам правительство Москвы оказывало поддержку, как и церквам. Реставрировали Хоральную синагогу, римско-католический собор Непорочного Зачатия, преобразовали Соборную мечеть, привели в порядок сохранившиеся исторические здания на Большой Бронной, Татарской улице. Построены армянские и грузинские церкви. Открылись новые храмы по многим адресам, в центре и на окраинах.

На Алтуфьевском шоссе можно увидеть редкостную картину: на одном участке земли вблизи друг от друга открыты церковь, костел, мечеть, медресе, синагога и индийская ступа.

В центре Москвы меня удручал Гостиный Двор, замечательное строение XVIII века, построенное по проекту Кваренги. Его долго возводили, начали строить при Екатерине II, завершили в царствование Николая I. В сотнях лавок торговали московские купцы. В одной из них стоял за прилавком племянник хозяина-меховщика Георгий Жуков, будущий маршал и спаситель Москвы в 1941 году.

При советской власти за все ее годы огромное здание, утратив торговую функцию, капитально не ремонтировалось, пришло в полный упадок. Всем предшествующим структурам власти страшно было взяться за реконструкцию. Пришло наше время и реконструкция началась, и обширный хозяйственный двор, куда привозили и где разгружали товар, накрыла прозрачная крыша без единой опоры, что, конечно, вызвало яростные протесты все тех же недовольных всем, что строилось в Москве.