Винсент Ван Гог - Письма к друзьям

[Начало июля 1883]

Хочу написать тебе еще одно письмо, пока ты в поездке. Спасибо за посылку с книгами. Я отнес бы к Золя его собственные слова, сказанные им о Гюго в книге «Мои ненависти»: «Мне хочется доказать, что результатом работы такого автора над таким сюжетом могла явиться только такая книга», а также другое высказывание Золя по тому же самому поводу: «Я неустанно буду повторять, что та критика, которую вызвала эта книга, представляется мне чудовищно несправедливой».

Я очень рад начать с заявления о том, что не принадлежу к людям, осуждающим Золя за такую книгу. Благодаря ей я познакомился с уязвимым местом Золя – недостаточным представлением об искусстве живописи и предубежденностью, которая мешает ему здраво судить об этой специальной области. Но, старина, могу ли я обижаться на своего друга за недостатки его характера? Отнюдь нет. Напротив, я люблю его за них еще больше. Таким образом, я читаю статью Золя о Салоне с очень странным чувством: я считаю, что он чудовищно ошибается, что представления его о живописи совершенно неверны, за исключением, пожалуй, оценки Мане, – я тоже считаю Мане очень искусным; тем не менее познакомиться с мыслями Золя об искусстве столь же интересно, как, например, смотреть пейзаж, выполненный художником, который специализировался на фигуре. Это не его жанр, это поверхностно, это неверно, но что за концепция! Пусть она непоследовательна и не совсем ясна – неважно: она оригинальна, она будит мысль и, во всяком случае, полна жизни. При всем этом она, конечно, ошибочна, в высшей степени неточна и необоснованна. Очень любопытно также его мнение об Эркманне-Шатриане. Здесь он стреляет гораздо более метко, чем когда говорит о картинах, и его критика иногда чертовски точно попадает в цель. Я получаю величайшее удовольствие, читая, как он упрекает Эркманна-Шатриана за примешивание к морали известной доли эгоизма. Далее, он прав, утверждая, что, как только Эркманн – Шатриан начинают описывать парижскую жизнь, они становятся слишком пресными, ибо не владеют своим предметом. Однако в связи с этим замечанием можно поставить и контрвопрос: владеет ли предметом сам Золя, описывая Эльзас? Если да, то почему его столь мало интересуют образы Эркманна – Шатриана, которые так же прекрасны, как фигуры Кнауса или Вотье?

Золя роднит с Бальзаком его неосведомленность в живописи. Оба художника у Золя – Клод Лантье в «Чреве Парижа» и другой в «Терезе Ракен» – лишь смутно напоминают Мане; я полагаю, что Золя хотел изобразить в них нечто вроде импрессиониста.

Художники же Бальзака необычайно утомительны и очень скучны.

Вот тут я мог бы поговорить о себе, но я не критик. Добавлю тем не менее вот что: я рад, что он попадает Тэну не в бровь, а в глаз. Тэн вполне заслуживает этого, потому что по временам его математический анализ прямо-таки раздражает. Несмотря на это, он (Тэн) приходит посредством такого анализа к некоторым удивительно глубоким заключениям. Вот один из его выводов, сделанный по поводу Диккенса и Карлейля: «Основа английского характера – неспособность к счастью». Не стану вдаваться в оценку степени правильности этих слов, но подчеркну, что они являются плодом очень глубоких размышлений. Тот, кто умеет сказать такие слова, приучил себя вглядываться в темноту до тех пор, пока его глаза не начнут кое-что различать там, где другие не видят ничего. Я нахожу, что эти слова прекрасны, чертовски прекрасны; они значат для меня больше, чем тысячи других слов, посвященных той же проблеме. Итак, в данном случае я испытываю к Тэну глубочайшее уважение…

Заметил ли ты, что Золя совершенно не упоминает Милле? И тем не менее я читал у Золя описание деревенского кладбища, смерти и похорон одного бедняка крестьянина, которое так прекрасно, словно принадлежит Милле. Следовательно, такое умолчание, вероятно, объясняется лишь тем, что Золя не знал работ Милле.

Хочу также сказать тебе, что я нашел необычайно красивый лист Т. Грина, брата или родственника Ч. Грина. Это «Праздник в лондонском приюте»: девочки-сироты, сидящие за столом. Ты от него просто остолбенеешь!..

Если ты уже отправился в поездку, сообщи мне, как подвигаются твои рисунки.

Я работаю над «Копкой картофеля». У меня готова отдельная фигура старика и ряд необработанных этюдов, сделанных во время уборки картофеля: человек, жгущий сорняки, человек с мешком, другой человек с тачкой и т. д.

Я сделал еще одного «Сеятеля» – вероятно, седьмой или восьмой этюд на эту тему. На этот раз я поместил его на воздухе среди большого вспаханного поля, над которым нависает небо. Я очень хотел бы задать Золя один вопрос, который, впрочем, задал бы и другим: «Неужели между красной глиняной миской с треской и, скажем, фигурой землекопа или сеятеля действительно нет разницы? Есть или нет разницы между Рембрандтом и ван Бейереном (технически одинаково искусными), между Воллоном и Милле?» [Р 38]

[Март 1884]

Вот тебе еще несколько стихотворений Жюля Бретона; уверен, что они произведут на тебя большое впечатление, если ты еще не знаком с ними. Сегодня или, вернее, последние несколько дней я писал этюд ткацкого станка, набросок которого у тебя имеется. Пытался я также передать колорит зимнего сада. Но он теперь уже весенний сад и стал совершенно другим.

Сейчас ты получишь маленькую нахлобучку. Я хочу сказать, что, когда заезжал к тебе зимой, ты был настроен против «энтузиазма». Я имею в виду повторенную тобой фразу Япа Мариса, который якобы сказал, что не знает слова «энтузиазм». Но он-то сам , то есть Яп, слава Богу, на практике, в жизни вел себя как раз наоборот. Допускаю, что он действительно сказал что-то в этом роде применительно к специальному случаю; однако писать он продолжал при любых обстоятельствах. Птицы перестали бы петь, а художники писать, если бы они постоянно спрашивали себя, не слишком ли они усердствуют. А теперь я не прибавлю больше ни одного слова – читай-ка лучше «Сверчков». [Р 42]

[Апрель 1884]

Благодарю за письмо: оно очень порадовало меня. Я был счастлив услышать, что ты находишь кое-что в моих рисунках.

Не стану входить в обсуждение общих мест, касающихся техники, но самым решительным образом утверждаю, что, если я приобрету больше, употребляя мое словечко, выразительности, люди станут говорить не реже, а, наоборот, еще чаще , что у меня нет техники.

Как видишь, я совершенно согласен с тобой в том, что все выражаемое мною в моей работе нужно выражать еще более энергично , и я упорно работаю, чтобы набраться сил в этом отношении. Но будет ли меня лучше понимать широкая публика, когда я наберусь этих сил ? Нет. Тем не менее я по-прежнему считаю, что рассуждения того почтенного человека, который, имея в виду твою работу, поинтересовался: «Он рисует за деньги?» – это рассуждения дурака, так как это высокоинтеллектуальное существо, очевидно, почитает аксиомой, что оригинальность мешает человеку делать деньги.