Терентий Новак - Пароль знают немногие

В квартире, как всегда, хозяйничает маленькая Валя. Старшей сестры Ксении нет дома: она на работе. Оказывается, ресторан, казино и столовые продолжают действовать. Обслуживают главным образом офицеров. Число столовых за последние дни даже увеличилось. Об этом сообщает Жора Татаринов.

Валя, увидев меня, обрадовалась. Но тут же лицо же как-то жалобно скривилось. Вытирая слезы, девочка выбежала из комнаты.

— Что с тобой, Валюша? Кто тебя обидел? — шагнул было я вслед за ней в кухню.

Татаринов положил мне на плечо руку:

— Не надо ее утешать, Терентий Федорович. Пусть поплачет... Это она по Маше Жарской и Вале Некрасовой... Их схватили гестаповцы...

— Когда? Как это случилось?

— Девочка подробностей не знает. Сказала только, что несколько дней назад к ней прибегала Лиза Гельфонд, вас спрашивала. От нее и узнала Валя, что Жарская попала в тюрьму. Валю Некрасову и Таню Крылову немцы схватили в одно время и будто вывезли в концлагерь за то, что они жены советских офицеров-коммунистов. Валя говорит, что Лиза Гельфонд знает, когда и при каких обстоятельствах взяли Марию. Лиза пыталась разыскать дочку Жарской и сынишку Некрасовой, но не нашла. Очевидно, забрали и малышей...

То, что сообщил Татаринов, было чудовищно, и на меня повеяло вдруг ледяным холодом отчаяния. Комната показалась на миг железной клеткой, из которой хотелось вырваться на волю. Но и там, за стенами, тоже клетка: весь город придавлен кованым сапогом оккупантов. Да, проклятая фашистская машина еще действовала. Расшатанная, обреченная на гибель, но не уничтоженная, она продолжала дробить, перемалывать тела и сердца людей. Сообщение Георгия Татаринова произвело гнетущее впечатление на всех, находившихся в комнате. Но мы не имели права на отчаяние и растерянность. Мы оставались живыми и обязаны были продолжать борьбу, отвечать врагу ударом на удар.

— У кого какие планы на ближайшие дни? — спросил я пришедших вместе со мной из лесу друзей.

— На мне штаб генерала Кицингера, — первым ответил Серов.

— Ясно. Татаринов?

— Я должен взорвать штаб на Школьной улице, но нужен кто-то для прикрытия. Одному не управиться.

— Я пойду с Георгием на Школьную, — сказал Мартынюк.

Серафиму Афонину я предложил остаться со мной. Теперь надо было во что бы то ни стало разузнать о судьбе Владимира Соловьева и обязательно разыскать Михаила Яремчука: без него, как мне казалось, невозможно осуществить диверсию, о которой, будучи в отряде, я договорился с полковником Медведевым. План намеченной операции не представлял особой сложности: подъехать на машине Яремчука к офицерской столовой, с ходу бросить в зал, где обычно питаются офицеры, две-три противотанковые гранаты, и на полном газу в лес.

Я был почему-то уверен, что непременно разыщу Яремчука, встречусь с ним, обо всем договорюсь. Он умел оставаться спокойным, хладнокровным в любой опасной ситуации, и это приучило меня смотреть на Михаила как на человека, который ни при каких обстоятельствах не может попасть в руки врага. Но за несколько часов до того, когда я в квартире сестер Подкаура прикидывал в уме, где и как встретиться с Михаилом Яремчуком, он попал в беду. Подвела его, на первый взгляд, случайность, ставшая для него роковой.

Михаил работал в гараже, куда в последнее время все чаще стали поступать в ремонт машины непосредственно с фронта, из воинских частей, оборонявшихся на Горыни. Чуть ли не весь прилегающий к автомастерским двор был заставлен машинами. Это и удерживало Яремчука на работе. Прежде чем навсегда покинуть немецкий гараж, он намеревался вывести из строя хотя бы десяток грузовиков. Однако осуществить задуманное оказалось не просто. После пожара в автохозяйстве фирм «Бендера» и «Трунц» и ухода в лес группы водителей в автомастерских появились какие-то подозрительные новички. Они не столько работали, сколько присматривались, что делали другие. Яремчук догадывался: новички не просто рабочие, а тайные агенты полиции СД или гестапо. Об этом он предупредил своих друзей.

Случилось непредвиденное. Михаил копался в моторе грузовика, когда у него из кармана брюк, ударившись о коленку, выпал парабеллум. Яремчук на секунду замер, потом быстро нагнулся, схватил пистолет и спрятал за пазуху. Никто, казалось, не заметил случившегося. Но Михаил ошибся. Один из новичков все видел и, быстро переговорив о чем-то с диспетчером, побежал к телефонной будке.

Спустя полчаса к Яремчуку подошел диспетчер, приказал ему сесть за руль легкового БМВ, пояснил при этом, что водитель БМВ почему-то не, вышел на работу, а из рейхскомиссариата срочно потребовали машину.

Не подозревая об опасности, Яремчук вырулил из гаража. Тихой езды он не признавал. И в этот раз выскочил на перекресток в центре города на большой скорости. Немецкий военный регулировщик жестом приказал ему подъехать к тротуару. В нескольких шагах от регулировщика, возле мотоцикла с коляской стояли два жандарма. Михаилу, вероятно, и в голову не пришло, что тут пахнет не просто выговором за превышение скорости. Документы он имел надежные, выданные на работе, поэтому чувствовал себя достаточно уверенно. Затормозив у тротуара, Яремчук выскочил из машины. К нему подошел притворно улыбавшийся регулировщик и, не сказав ни слова, неожиданно нанес сильный удар резиновой дубинкой по голове.

Очнулся Михаил в той самой машине, которую вел к рейхскомиссариату. Его руки были скованы наручниками. Один из жандармов сидел за рулем, другой — рядом с Яремчуком на заднем сиденье.

Потом жандармы несколько раз привозили избитого, окровавленного Михаила в автомастерские на очную ставку, допрашивали, били, пытаясь дознаться о его связях. Но подпольщик молчал.

С арестом Яремчука, на которого я возлагал большие надежды в осуществлении диверсионного акта, от прежнего плана пришлось отказаться, внести в него существенные поправки. Я решил привлечь к участию в диверсии работавших в столовой женщин-подпольщиц.

К Лизе Гельфонд пришел вечером, застал ее дома: она только что вернулась с работы. Как уборщица немецкого казино, переоборудованного недавно в столовую для офицеров, Лиза имела ночной пропуск и могла беспрепятственно появляться на улицах города в любое время суток.

То, что я от нее услышал, в какой-то мере пролило свет на обстоятельства ареста Марии Жарской.

Когда в городе шли облавы на бывших военнопленных, ночью в дверь квартиры Жарской постучал мужчина в заплатанной красноармейской гимнастерке под грязной фуфайкой, попросил пустить переночевать, потому что немцы, мол, всюду гоняются за такими, как он, и деваться ему некуда. У многих ровенчанок в ту пору находили приют бежавшие из плена советские бойцы и командиры. Не была в этом отношении исключением и Мария Жарская. Жена советского командира, она считала своим священным долгом оказывать помощь попавшим в беду красноармейцам и офицерам. Неожиданный ночной пришелец жил у нее несколько дней, из дома никуда не выходил, всякий раз с тревогой бросался к окну, когда поблизости слышались голоса немцев.