Терентий Новак - Пароль знают немногие

Первым встретил меня возле проходной наш сторож Михал. Не иначе как я показался ему мертвецом, поднявшимся из могилы. Сторож побледнел и с минуту смотрел на меня с раскрытым ртом, не веря своим глазам.

— Матка боска!.. Пан директор!.. Откуда?! Да сам пан бог не узнал бы вас... Глядеть страшно. Вы уж извините... пан директор. Никак не пойму, вы это или кто другой?..

— Эх, пан Михал. Сам удивляюсь. Но кажется, это все-таки я. Не ждали? Может, уже и на фабрику не пустите?

— Как можно, пане директор? Благодаря богу, вы живы, а у нас здесь чего только не болтали! Да люди всегда так: ничего толком не ведают, а языками знай себе чешут. Да что же я, проше пане, не гневайтесь, я сейчас, одну минуту...

Михал забежал в проходную. Тот, кто управлял теперь фабрикой, как видно не только посыпал песком дорожки и заботился о починке забора. Через полураскрытую дверь мне было видно: поляк несколько раз торопливо нажал на какую-то кнопку, вмонтированную в стену возле топчана.

Сигнализация действовала безотказно. Не успел я пройти к внутренней двери проходной, как из конторы выбежал невысокий худощавый мужчина, одетый в мешковатый серый костюм. Увидев меня, он на миг остановился, потом бросился навстречу, размахивая зажатой в руке черной шляпой.

Это был Иван Иванович Луць.

Мы встретились и обнялись посреди двора. Тонкие, но сильные руки друга крепко сжали мои плечи. Взволнованный, бледный, Иван Иванович словно забыл об осторожности. Впрочем, в данном случае осторожничать не было смысла. Хотя я несколько месяцев находился в тюрьме, но все еще оставался директором фабрики, никто не лишал меня этого поста, а пан главный бухгалтер Луць, всем известно, был моей правой рукой на предприятии. Его поведение можно было истолковать, как проявление преданности шефу.

Я с облегчением вздохнул, услышав от Ивана Ивановича, что все наши друзья пока в безопасности. Лейтенант Виталий Поплавский, как и прежде, работает главным инженером центрального бюро по вопросам промышленного производства при гебитскомиссариате. Наш «главный интендант» белоруска Мария Жарская трудится в одном из цехов фабрики. Иван Талан, Михаил Анохин и другие военнопленные тоже работают на предприятии. Бывшему заместителю председателя Клеванского райисполкома Александру Гуцу подпольщики помогли устроиться рабочим на Ровенский склад утильсырья. Руководитель разведки подпольной организации Федор Шкурко, жена Луця Настка Кудеша, член подпольного центра Прокоп Кульбенко, бывший секретарь Ровенского горкома комсомола Федор Кравчук, Иван Кутковец, Ольга Солимчук — все на своих местах, все продолжают начатое дело. Кроме меня, никого из подпольщиков гитлеровцы не арестовывали. Однако за время моего отсутствия произошло много важных событий...

Мы с Луцем сидим в директорском кабинете. Тут ничего не изменилось, все осталось так, как было еще зимой, когда я вечером вышел отсюда, не зная, что утром уже не вернусь обратно.

По распоряжению гебитскомиссариата обязанности директора фабрики временно исполнял Иван Иванович. Нового директора так и не прислали. Даже Виталию Поплавскому с его связями в гебитскомиссариате не удалось выяснить, какие соображения по этому поводу имел шеф промышленного отдела Бот. Сначала метил занять освободившееся директорское кресло старый петлюровец Шарапановский, но его потуги не увенчались успехом. Вероятнее всего, Бот выжидал, как решится моя судьба. Ведь мой арест в какой-то мере затрагивал и его. Арестовали человека, который принадлежал к его, Бота, кадрам. С этим шутить нельзя.

Мне не терпелось как можно больше узнать о наших товарищах, об их подпольной работе за месяцы моего отсутствия, о важных событиях, на которые намекнул Луць в первые минуты встречи во дворе фабрики. Ему тоже хотелось подробно разузнать, что послужило причиной моего ареста, каким образом мне удалось вырваться из фашистской тюрьмы, откуда мало кто возвращается. Но поговорить нам не давали. Несколько раз в приоткрытую дверь заглядывала секретарша Нина, скороговоркой бросала Луцю: «Вас спрашивают, пан бухгалтер!» — и быстро исчезала, будто стыдясь меня. На пороге топтались рабочие, то и дело заглядывали в кабинет сотрудники канцелярии. Каждый имел какое-то «неотложное дело» к Луцю, и каждый делал вид, что очень удивлен, увидев в кабинете меня, хотя все, собственно, и заходили только затем, чтобы убедиться, правду ли говорят в цехах, что директор вернулся из тюрьмы, точно воскрес из мертвых.

Весть о моем неожиданном возвращении на фабрику быстро облетела не только цеха. Каким-то образом об этом узнал (возможно, даже раньше других) и заместитель гебитскомиссара Бот. На фабрику прикатил на велосипеде посыльный: мне было приказано немедленно прибыть к шефу промышленного отдела.

Я колебался: идти или не идти? Понимал, конечно, что ослушаться, не выполнить приказания Бота нельзя. Но даже теперь, спустя много лет, я не уверен, что пошел бы к нему, не будь тогда рядом Ивана Ивановича.

Луць ничего не говорил мне, не убеждал, не успокаивал и не давал советов. Он лишь смотрел на меня выжидающе. И в пристальном взгляде его серых глаз я как бы читал: «Натерпелся лиха? Знаю. Но сравни пережитое тобою со страданиями тысяч людей. На тебя свалился лишь небольшой осколок той черной каменной глыбы, что душит, прижимает наш народ на этой земле, где хозяйничают фашистские оккупанты. Ты колеблешься? Вижу. Но колеблешься не из-за страха, что снова попадешь в лапы гитлеровцев. Бот не гестапо, и тех, кого немцы собираются схватить за горло, они не вызывают через посыльных. Ты колеблешься потому, что тебя просто тошнит от одной мысли, что снова придется надевать маску угодливости, прикидываться этаким кротким исполнителем приказов, предупредительно вскакивать при появлении тех, в чьи самодовольные морды предпочел бы разрядить пистолет... Тебя вызывает Бот — правая рука гебитскомиссара Вернера Беера. О тех, кто им уже не нужен, они не вспоминают. Значит, ты нужен Боту. А это хорошо для нашего дела... Тебе необходимо идти. Так нужно!»

Я машинально свернул толстую цигарку, еще несколько минут посидел рядом с Иваном Ивановичем, потом встал, решительно шагнул к двери...

Спускаясь с пригорка к мосту, оглянулся. Возле проходной стояли, провожая меня взглядами, Луць, Михал, чуть в глубине виднелась неясная женская фигура. Издали трудно было узнать, но мне показалось, что позади Луця и Михала стояла Нина. А может, мне лишь показалось, что то была она.

По выражению лица Бота, сидевшего за большим столом, я сразу понял, что он доволен моим освобождением. Он даже слегка улыбнулся, чего раньше за ним не замечалось. Всегда, когда мне приходилось видеть Бота, он оставался каменным и непроницаемым: с подчеркнутым презрением смотрел и на подчиненных по отделу, и на шефов ровенских предприятий, и даже на своих наиболее приближенных холуев-националистов вроде Смияка и братьев Дзиваков.