Терентий Новак - Пароль знают немногие

Он вдруг как-то подтянулся, по-военному выпрямился, одернул залатанный пиджак, привычно провел руками по несуществующему армейскому ремню. Теперь можно спокойно продолжать беседу.

Своим положением нелегального квартиранта Поцелуев был неудовлетворен. Мы понимали его состояние. После того, что довелось ему вытерпеть, пережить в фашистском концлагере, он жаждал действий. Он шел из Тынного в город, убежденный, что подпольщики немедленно дадут ему боевое задание, поручат трудное и опасное дело. А тут — уютная квартира, тихая жизнь, строгий приказ не выходить из дому, не требовать встреч даже с друзьями по лагерю, не спешить...

— Я готов выполнить все, что прикажете! — по-юношески громко сказал он. — Не в моем характере бездействовать, сидеть в четырех стенах. Поймите меня, товарищи!..

— И все же, будете сидеть еще несколько дней, — тоном, не допускающим возражений, предупредил Луць. — Если вы решили идти с нами до конца, то имейте в виду: первейшее требование к каждому члену подпольной организации — соблюдение дисциплины. Вам, военному, ясно, что иначе и быть не может. В Ровно вы не жили, города не знаете, со сложившейся тут обстановкой незнакомы. Документов у вас нет. Первый встречный полицай или жандарм задержит вас и отведет в гестапо. Попасть в лапы к гитлеровцам гораздо легче, чем вырваться. Вы это прекрасно знаете сами. Поэтому надо все обдумать, все взвесить, что делать дальше.

Мы изложили Поцелуеву свои соображения. Виталий Поплавский считает самым целесообразным переправить его, Поцелуева, в лес, в отряд дяди Юрко. Бойцы отряда в большинстве своем вчерашние военнопленные, хорошо знают Поцелуева, для них он свой, проверенный на деле человек, товарищ, вместе с которым они в лагере испытали, почем фунт лиха. Лучшего комиссара партизанского отряда, пожалуй, не подберешь. И дядя Юрко будет доволен: он уже передавал через связных, что необходимо назначить в отряд комиссара, просил у подпольного Центра совета, кому лучше доверить этот пост.

С Поплавским можно было бы согласиться. Но у Луця были свои соображения: он предлагает оставить Поцелуева в городе и, как человеку военному, поручить подготовку боевых диверсионных групп, а также связь с военнопленными в лагере. Там осталось еще немало товарищей из состава лагерного подполья, организованного им же, Поцелуевым. Да и среди бывших пленных, которые сейчас работают на предприятиях, тоже много людей, которых Поцелуев давно знает. Но как поступить лучше, пусть политрук решает сам. Никто не сомневается в том, что он готов выполнить любой приказ, готов пойти, куда ему предложат. Но мы не собираемся что-либо навязывать. Он вправе сам определить свое место в борьбе.

Выслушав нас, Поцелуев спросил:

— Где я, по вашему мнению, смогу быть более полезным?

— По-моему, здесь, в Ровно, — твердо, как давно обдуманное, отчеканил Луць.

С минуту Поцелуев молчал. Потом сказал негромко, будто самому себе:

— Взять в руки винтовку!.. Ой как хочется, товарищи!.. Не буду скрывать и напускать туману: в отряд пошел бы с удовольствием. Полагаю, вы тоже, наверно, мигом перебрались бы в лес... Ведь все-таки там открытая борьба, в руках оружие, а с ним и смерть не страшна. Вы сами создавали партизанский отряд, подбирали в него людей, всех их знаете... И все же остались здесь, в городе. Я вот подумал: почему остались? Видно, так нужно.

— Да, так нужно. Это — приказ партии, — подтвердил я.

— Раз нужно, значит, я тоже остаюсь в городе. Луць одобрительно кивнул: он был доволен решением Поцелуева.

— Ну что ж, будем считать, что договорились, — сказал я. — Мы устроим вас на работу, иначе легализоваться невозможно. Есть одно подходящее место. Правда, работа немного... неделикатная, или, не знаю как поточнее выразиться, не совсем обычная, что ли... В общем, речь идет о складе утильсырья. Тряпки, кости и всякое прочее... Зато удобно. Заведующий складом старик, часто болеет. Будете распоряжаться собой, как знаете. Там уже работает один наш товарищ, Александр Гуц. Нравится вам такая «должность»?

— Везет мне сегодня на должности, — усмехнулся Поцелуев. — Мог стать комиссаром, а теперь могу быть утильщиком. И все на выбор. Просто здорово получается. Но отказываться, полагаю, поздно. Утильщик — должность прибыльная, коммерческая, стоит попробовать.

Иван Иванович еще раз предупредил Поцелуева, чтобы тот не выходил на улицу, обещал в ближайшее время принести документы и сообщить, когда можно будет приступать к работе на складе.

— Оружие вам оставить? — спросил я в свою очередь политрука.

Глаза его загорелись. Луць вынул из кармана наган. Поцелуев бережно взял его, словно ему передали хрустальную вазу. Сухо защелкал барабан.

— Ровно семь... Спасибо. Считайте, что вы мне одолжили оружие ненадолго. Обязательно верну. С процентами.

— Не вздумайте раздобывать те проценты раньше, чем надо, — строго напомнил Луць. — Всему свое время.

Через полчаса, проводив Настку и Ивана Ивановича до их дома, я поспешил на улицу Коперника.

Заметно темнело. С юга надвигалась огромная черная туча. Где-то далеко за городом, так далеко, что не слышно было даже грома, небо простреливали молнии. Стояла тишина, было душно, пахло дождем. Людей на улицах почти не было видно.

Домик, где жили сестры Подкаура, прежде соседствовал с кирпичным двухэтажным зданием, от которого остались лишь куча битого кирпича и закопченная стена, темневшая пустыми проемами высаженных вместе с рамами окон. Вдоль стены к воротам вела дорожка, Из квартиры сестер она была видна как на ладони: каждого, кто сворачивал сюда, можно было заметить издалека. А позади — старый, запущенный сад с непролазной чащей запыленного, колючего терна.

Днем я хорошо рассмотрел все вокруг и убедился, что друзья не случайно выбрали эту квартиру. Хотя почти совсем рядом, на соседних улицах, шумели время от времени машины, ходили немцы, домик стоял в глуховатом переулке неприметно, выглядел убогим, словно забытым среди руин и густой зелени. В случае чего требовалось лишь вовремя выскользнуть из квартиры, а там, среди развалин и зарослей легко запутать следы. Не то, что в многолюдных кварталах, где сразу же за порогом можно наткнуться на жандармский патруль или полицаев.

Возле домика меня ожидал Федор Шкурко.

О встрече мы не договаривались. Внезапное появление Шкурко вызвало у меня неясное чувство тревоги. Я быстро отпер дверь, мы вошли в дом. Старшей сестры дома не было, как всегда, в эту пору Ксения работала в ресторане. Младшая, худенькая Валя, которой никак нельзя было дать тринадцати лет, спокойно спала в каморке, куда перебрались сестры, уступив мне свою комнатушку. На столе Валя оставила для меня ужин: тарелку пшенной каши и кусок хлеба, аккуратно прикрыв все чистым полотенцем. Отсветы далекой молнии озаряли стены, старенький буфет в углу, и на миг передо мной четко обозначилось напряженное лицо Шкурко. Он присел к столу, положив перед собой руки, спросил: