Терентий Новак - Пароль знают немногие

— Как устроились?

— Все хорошо. Ксению видел лишь дважды, она все время на работе. Валя — чудесная девочка, сама готовит, убирает квартиру, даже на базар ходит. Мы с ней стали друзьями... Но ты, Федор Захарович, не за тем пришел, чтобы узнать, как я устроился. Что случилось?

— Сегодня в офицерской столовой СД отравлена группа гитлеровцев.

— Что ты говоришь?!

— Девять уже отдали богу душу, а многих отвезли в гарнизонный госпиталь. Очухаются или нет, неизвестно... Наелись супу с какой-то сильной приправой. Некоторые свалились там же, в столовой, как только пообедали, трое или четверо выскочили во двор. Вопили так, что слышно было за несколько кварталов. Гестаповцы окружили столовую, бросились в кухню, но повариха исчезла. Говорят, оставила бумажку, написала, что вот так, мол, как сегодня, скоро накормят всех фашистских гадов. Может, насчет записки неправда, выдумали люди, а что из столовой увезли на машинах девять трупов, точно. Двое наших работают слесарями в немецком госпитале, сами видели.

Мне сразу вспомнилась весенняя ночь, когда мы собрались на заседание подпольного Центра в квартире у Чидаевых, на Скрайней, 16. Рассказывая тогда о настроениях людей в оккупированном городе, Виталий Поплавский упомянул о какой-то женщине, грозившей отравить гитлеровцев.

— Не она ли? — спросил я Федора.

— Она и есть, — подтвердил из темноты Шкурко. — Фамилия ее Полевая. Сама нездешняя. Жена командира Красной Армии, погибшего на фронте. Мария Жарская знает ее, встречалась с ней. Полевая не раз говорила Марии, что сумеет отомстить фашистам за все. Объясняла, что и на работу в столовую пошла только ради того, чтобы сжить со света не каких-то там вшивых солдат, а именно палачей из СД, которые мордуют и расстреливают наших людей. Кое-кого из офицеров называла даже по фамилии. Жарская советовала ей хорошенько подумать, прежде чем пойти на это дело, намекала, что может свести ее с некоторыми людьми, которые подскажут, как надо бороться. Однако Полевая не послушалась, видимо, решила действовать в одиночку. Теперь гестаповцы ищут ее. Но я так думаю, что в городе поварихи уже нет. Она говорила Жарской при встрече: в руки, мол, им не дамся, знаю, как выбраться из Ровно и где спрятаться. Должно быть, все заранее обдумала. Меня беспокоит только, что в этой истории косвенно замешан и Поплавский.

Замешан Поплавский?! Последние слова Федора ударили, как обухом по голове. Впрочем, я уже догадался, что Шкурко не пришел бы в домик сестер Подкаура, куда Луць запретил наведываться без крайней необходимости ему и Настке, только для того, чтобы рассказать об отравленных поварихой гитлеровцах. Но какое отношение имеет Виталий Семенович Поплавский к случившемуся в столовой СД? Какие основания для беспокойства за его судьбу?

— Боюсь, что основания есть, — Шкурко сделал паузу, словно, собирался с мыслями, потом тихо продолжал: — Тут такое дело, Терентий Федорович. В гестапо переводчицей работает некая Елена, высокая, молодая, пышноволосая блондинка. Поплавский знает ее. Познакомился, как он рассказывал, случайно. Один чиновник из гебитскомиссариата по поводу повышения по службе пригласил своих коллег в ресторан. Поплавского, как главного инженера промышленного отдела, тоже не забыл. Секретарша чиновника привела с собой подругу, эту самую пышноволосую переводчицу из гестапо. Узнав, что она работает в ведомстве майора Йоргенса, Виталий Семенович заинтересовался переводчицей, решил присмотреться, что она за птица. Парень он хоть куда, залюбуешься; пригласил блондинку потанцевать раз, другой, третий... Она и растаяла. После того вечера в ресторане они встречались несколько раз. Поплавского я понимаю: если бы ему удалось заглянуть в душу этой Елене и узнать, что она у нее не совсем черная, то иметь такого информатора в гестапо... Ого!.. Тут разыграешь влюбленного, будь она хоть самой бабой Ягой. Луць при мне предупреждал Виталия Семеновича: смотри, не поскользнись, взвешивай в разговоре с ней каждое слово, каждое движение...

Кое-что нам удалось узнать о красавице, однако, очень немногое. Сама она вроде из Ростова, дочь майора. Но как очутилась в Ровно, что заставило ее сотрудничать с гестапо — покрыто мраком. Ведет себя с Поплавским не совсем понятно. Иногда, будто между прочим, интересуется: вот, дескать, ей, русской, да и ему тоже приходится служить немцам, а что будет дальше? Как на это посмотрят наши, если вернутся? Поплавский говорит, что подобные разговоры не поддерживает, уходит от них. Временами переводчица, по словам Виталия Семеновича, нервничает, злится, выглядит удрученной, а то вдруг начинает убеждать Виталия, что не следует, мол, забивать голову мыслями о будущем: что будет, то и будет. «Или она психопатка, или гораздо хитрее, чем кажется», — делился как-то Поплавский своими сомнениями. Но он все же считает, что рано или поздно раскусит эту красавицу и не оставляет мысли заполучить ее как информатора, осведомленного в гестаповских делах.

Однако есть тут заковыка, о которой, собственно, я и пришел сообщить. Однажды эта самая пышнокосая Елена видела Поплавского вместе с поварихой Полевой. Случай был такой месяца три назад. Когда Виталий Семенович узнал через Марию Жарскую о замысле поварихи, он решил потолковать с ней. Мария устроила им встречу в парке имени Шевченко. Но поговорить с Полевой как следует Поплавскому не удалось. В парке неожиданно появилась переводчица, увидела Виталия Семеновича с женщиной и подошла к ним. Полевая, конечно, сообразила, что разговора не получится, тут же попрощалась и ушла. Переводчица, оказывается, знала Полевую. Видно, тоже посещала офицерскую столовую СД. Она с иронией сказала Поплавскому: «А я и не думала, что господин инженер неравнодушен к кухаркам!..» Виталий Семенович ответил шуткой: он, дескать, неравнодушен не к поварихе, а к тому, что повкуснее пахнет в ее кастрюлях... Тогда мы не придали этому случаю никакого значения. Но теперь, когда Полевую разыскивают гестаповцы... Переводчица вряд ли забыла о встрече в парке. Понимаете, Терентий Федорович?

Да, я понимал. Тревога Федора была вполне обоснованной. Пышнокосая красавица являлась, возможно, не только переводчицей.

— Часа два назад мы вместе с Михаилом Анохиным отправились к Виталию Семеновичу. Хозяйка квартиры сказала, что он еще не приходил со службы. А какая там служба, если рабочий день давно кончился, — продолжал Шкурко. — Ну, оставил я Михаила возле дома, чтобы не прозевал, если появится Поплавский, а сам побежал к гебитскомиссариату. Думал, может, в самом деле Виталий Семенович на службе задержался. Но там его тоже не оказалось: помещение закрыто, все давно разошлись по домам.

— У Поплавского, как и у меня, как и у вас с Анохиным, есть ночной пропуск. Ему вовсе не обязательно после работы спешить домой. Зашел к кому-нибудь из наших товарищей, задержался; забот-то у него достаточно, — пытался я успокоить не Шкурко, а прежде всего самого себя.