Терентий Новак - Пароль знают немногие

— Конечно помню, — ответил я.

— Тогда мы еще договорились забрать товарища из Корца, так как его опознал какой-то тернопольский националист. Дело там обстояло гораздо сложнее, чем мы полагали. Товарища, который выдавал себя в Корце за агронома, зовут Сергеем Зиненко. Он действительно был секретарем райкома в Збараже. Человек интересный, прошел, как говорят, и Крым и Рим... После оккупации Тернополыцины фашистскими войсками он некоторое время был комиссаром в Красной Армии. Когда наши части отходили от Киева, Зиненко выполнял специальное задание: уничтожал за ними мосты и переправы на Днепре. Потом ему пришлось выводить из окружения отряд, сформированный из саперов, матросов Днепровской флотилии и милиционеров. Где-то недалеко от Полтавы Сергей Зиненко был контужен взрывом мины, в результате попал в плен. Сначала находился в лагере под Житомиром, затем в ровенском лагере. Как раз в те дни гитлеровцы стали направлять военнопленных на предприятия в качестве рабочих. Зиненко тоже назвался специалистом. Хотя окончил он до войны Коммунистический университет имени Артема, но в лагере заявил, что имеет сельскохозяйственное образование и работал агрономом по свекловодству. Немцы направили его в Корец на сахарный завод.

Просматривая списки советских военнопленных, присланных из лагеря для закладки свеклы в бурты, шеф предприятия, махровый петлюровец, обратил внимание, что один из них имеет сельскохозяйственное образование, является агрономом-свекловодом. Ему как раз и нужен был такой специалист. Вызвав к себе Сергея Зиненко, шеф объявил, что направляет его в сырьевой цех агрономом по буртовке свеклы.

Хотя специального агрономического образования у Зиненко не было, но, как бывшему секретарю райкома партии сначала на Харьковщине, потом на Тернопольщине, ему приходилось раньше заниматься свеклой, и он знал, что к чему. Придя в сырьевой цех, Сергей «горячо» взялся за дело: повел работу по принципу тех нерадивых хозяйственников, которых до войны сам беспощадно критиковал на районных совещаниях и колхозных собраниях. Бурты закладывались кое-как, с нарушением самых элементарных правил; огромные вороха свеклы накрепко запечатывались землей; ни о каком проветривании, доступе воздуха в них не могло быть речи. Словом, сырье заранее обрекалось на гниение, хотя внешне все делалось старательно. Казалось, что ни агроном, ни военнопленные не жалели сил и пота для того, чтобы угодить новоявленным хозяевам.

Оказавшись в роли агронома по буртовке свеклы, Зиненко ломал голову, сумеет ли выкрутиться, когда обнаружат результаты его деятельности. А они не заставили себя ждать. Как-то, проверяя бурты, Сергей убедился, что в большинстве из них температура поднялась намного выше нормы. Зиненко тут же забил «тревогу», сообщил о замеченном шефу завода. Тот, не долго раздумывая, чтобы перестраховать себя, настрочил докладную на имя крайсландвирта Генцельмана.

Завод в ту пору не работал: не было топлива, поэтому всем рабочим приказали явиться с лопатами на буртовое поле, чтобы вскрыть бурты и раскладывать свеклу на снегу для охлаждения. Понимая, что за такую рискованную «операцию» можно поплатиться жизнью, Зиненко осторожно разведал, кто отдал такое распоряжение. Оказалось, это был приказ Генцельмана. Письменный приказ.

Пользуясь неосведомленностью немецкого сельскохозяйственного коменданта в свекловодстве и выполняя его «категорические распоряжения», агроном по буртовке с помощью некоторых рабочих стал методически, почти открыто уничтожать огромные запасы сахарного сырья, накопленного с осени на Корецком заводе. Зима была лютая, и свекла мгновенно каменела на морозе при вскрытии буртов. Так повторялось несколько раз. Когда с приходом весны завод наконец заработал, немцы вместо сахара получили лишь патоку: от резких перемен температуры при вскрытии буртов свекла сделалась вялой, полугнилой, по существу, непригодной для производства сахара. Крайсландвирт скрипел зубами, но вынужден был молчать, так как «охлаждение сырья» проводилось по его письменным распоряжениям, которые аккуратно подшивались и хранились в заводской канцелярии...

Луць прищурил глаза, поправил одеяло, которым Настка завесила окно, и опять повернул ко мне суховатое лицо.

— После этой «операции» Сергею Зиненко, сам понимаешь, нельзя было оставаться дальше в Корце. Его удалось устроить агрономом на Шпановский сахарный завод. Там он и работает. Встречался я с ним, долго беседовал. Человек он молодой, умный и энергии — море. На новом месте тоже сразу взялся за дело. Есть у него там уже несколько хороших ребят из заводских рабочих, готовых выполнять любое задание. Надумали они вывести из строя котлы. Зиненко говорит, что если сделать это умело, с головой, то в Шпанове немцы надолго останутся без сахара. Против такого плана я не возражал. Сейчас группа Зиненко старательно готовится... Мы дали ему адрес одной нашей квартиры здесь, в городе. В случае чего переправим его людей в отряд дяди Юрко.

А теперь еще об одной новости, — Луць взглянул на Настку, на Шкурко, словно готовил меня к какой-то неожиданности, но в его взгляде я не заметил тревоги, наоборот, большие серые глаза Ивана Ивановича светились сдержанной радостью. — Политрук Николай Поцелуев сбежал из эшелона, когда пленных вывозили из лагеря на запад, не то в Польшу, не то в Германию. Проломил пол вагона и на полном ходу — на шпалы... Больной, в горячке пришел с нашим паролем в Тынное, к Николаю Титовичу Ханже. Тот прятал политрука у себя несколько дней, отпаивал горячим молоком, кормил, как ребенка, с ложки, поставил на ноги, переодел и недавно привел в город. Сейчас Поцелуев находится у Веры Макаровой, улица Леси Украинки, дом семь.

Впервые услышав незнакомую фамилию, я спросил, кто такая Макарова. Луць кивнул на Шкурко.

— Из кадров Марии Жарской. Федор Захарович даст полную характеристику.

Попыхивая сигаретой, Федор Шкурко кратко, в нескольких словах, рассказал о Вере Макаровой. Она — жена командира Красной Армии, который служил в одной части с мужем Жарской. Вместе с другими семьями военнослужащих пыталась эвакуироваться на Восток, но попытка не удалась. Молодой женщине с двумя маленькими детьми, четырехлетним сынишкой и двухлетней дочкой, пришлось искать пристанища в оккупированном Ровно. Поселилась в брошенной хозяевами захламленной битым кирпичом квартире. Сама сложила печь, застеклила окна, обмазала две небольшие комнатки глиной, привела их в порядок. Живет случайными заработками. То белье кому-нибудь постирает, то поможет вскопать или прополоть огород, словом, кое-как перебивается. Жарская случайно встретила свою подругу на улице, поговорила с ней, и с тех пор Вера стала ее надежной помощницей во всех «интендантских» делах: помогает Жарской добывать еду и одежду для вырвавшихся из лагеря ребят, обштопывает и обстирывает их, устраивает на квартиры. Когда надо, отдает нашим товарищам свое жилье в полное распоряжение, не спрашивая, кто они, откуда, почему вынуждены приходить поздно вечером и исчезать на рассвете...