Александр Ганулич - Взлет и падение «Советского писателя»

Второй проблемой композитора были дети Вадима Сикорского, жившие напротив, через Южную аллею. Леша и Алик были ярыми сторонниками рока и блюза, оповещая об этом поселок через мощную усилительную аппаратуру. Периодически приходилось проводить с их родителями переговоры о снижении уровня шума.

Кабалевский без перерыва работал до обеда. После обеда мог пойти погулять, но если работа спорилась, прогулка отменялась. Работал он всегда по вдохновению. Он был тем редким счастливым человеком, которому не нужно было себя принуждать к сочинительству. Его хобби совпадало с его профессией. Он не мог не работать.

Если были моменты, связанные с какими-то неприятностями, Дмитрий Борисович спускался со второго этажа и звал семью на участок ухаживать за цветами. В семье было своего рода соревнование. Одну команду составляли Дмитрий Борисович с Машей, во второй в одиночестве оставалась Лариса Павловна. На длинной клумбе на солнечной стороне отец с дочерью высаживали гладиолусы, на соседней грядке жена ухаживала за георгинами. Критериев подведения итогов соревнований было два: эстетика и количество, объемы. По эстетическому критерию неизменно побеждали отец с дочерью: гладиолусы были очень изящными, нежных цветов. По второму критерию нельзя было не признать победу Ларисы Павловны: мясистые георгины с громадными шапками были больше и выше. В конце концов побеждала дружба.

Участок был разбит в стиле французского парка. Все было четко размечено, разделено ровными дорожками, посыпанными песком. Росли там сирень, жасмин, фруктовые деревья, клубника и кусты малины.

Летом неизменно ходили на реку. Дмитрий Борисович загорать не любил, на пляже практически никогда не появлялся. Зато брали напрокат лодку, и Кабалевский находил применение своим длинным рукам — без устали греб с самого начала до конца водной прогулки. Зимой ходили в лес на лыжах, с утра, чтобы застать короткое светлое время суток. Кроме того, летом и осенью композитор очень любил собирать грибы. Осенью шли по проходу в лес между дачами Костюковского и Ефимова через поле, которое только что засадили маленькими сосенками до пояса высотой, до высоковольтной линии, а потом в лесок направо. За один поход собирали двести-триста белых, подосиновиков и подберезовиков, другие грибы за благородные не признавались, собирать их было неприлично. На участке росли шампиньоны, но Лариса Павловна их не любила, а собранные неизменно отдавала соседу Солодарю. Цезарь Самойлович или его жена приходили и забирали подаренные шампиньоны.

Кабалевский и Солодарь вовсю использовали свое соседствующее положение. Во время совместных музыкально-поэтических работ кто-нибудь из них подходил к забору и кричал:

— Цезарь! — или — Дима!

Потом они долго стояли по разные стороны забора и делились друг с другом только что родившимися находками. Солодарь из дачных соседей был наиболее близким другом Дмитрия Борисовича. Немного испортились отношения, когда жена Солодаря Елена Степановна обвинила Ларису Павловну в том, что та ночью тайком проникла к ним на участок и выкопала двадцать два куста пионов. В то время фабричная шпана частенько делала налеты на дачи писателей, выкапывали луковицы и кусты, но подозревать в этом соседей по поселку было не принято. Видимо, у Елены Степановны так проявлялись первые признаки болезни: она перенесла восемь инсультов, а скончалась в тот момент, когда ее муж присутствовал на похоронах своего друга Кабалевского.

Из других соседей Дмитрий Борисович дружил с писателем Львом Шейниным, дирижером Кириллом Кондрашиным, пианистом Эмилем Гилельсом, с художником Орестом Верейским, поэтом Павлом Антокольским. Строго говоря, это они дружили с Кабалевским, потому что он в дачной жизни искал отдых от городской суматохи и по собственной инициативе ходил в гости только к Солодарям и Гилельсам. Однако, на приглашения всегда откликался и у себя принимать гостей любил.

Однажды, когда Лариса Павловна была в гостях у Гилельсов, тот готовился к концерту, извинился и предоставил ее вниманию своей жены. На участке рабочие именно в этот момент рыли канализационную канаву. Пока дамы пили чай и мирно беседовали, Эмиль Григорьевич без устали играл на рояле, доводя до совершенства исполнение музыкальной пьесы. Он играл час, играл другой, третий… Один из рабочих выскочил из канавы, стер пот со лба, откинул лопату и в сердцах сказал своим напарникам:

— Черт возьми, было бы у меня столько свободного времени, я бы тоже так играл!

Редкий случай «тонкого» понимания пролетариатом специфики профессии музыканта!

В поселке было несколько соседей, с которыми Кабалевский по неясным для окружающих причинам общаться не хотел, например, композитор Модест Табачников.

Дача для Кабалевского служила своего рода заповедной зоной. Он там буквально скрывался от московской суеты, а в последние годы жизни еще и от неожиданных визитов просителей из Пермской области, депутатом от которой его избрали. У него, одного из очень немногих жителей Красной Пахры, телефон появился еще в 1962 году. Но связь была по сути дела односторонней: из поселка можно было звонить, а из москвичей номера его телефона никто не знал. Так что телефон на даче постоянно молчал. Друзья и коллеги подозревали, что у Дмитрия Борисовича был на даче телефон, но узнать номер не могли. Жена и дочь стояли насмерть, номер этот никому не давали, не боясь произвести впечатление не вполне адекватных людей. Вот характерный разговор Ларисы Павловны по телефону в Москве:

— Можно к телефону Дмитрия Борисовича?

— Его нет.

— А где он?

— Я не знаю.

— Может быть, он на даче?

— Да, наверное.

— А там есть телефон?

— Я не знаю.

— А какой адрес дачи?

— Не знаю.

— А кто это говорит?

— Это его домработница.

Потом звонивший Кабалевскому при встрече делал комплимент:

— Дмитрий Борисович, у вас такая интеллигентная домработница.

Гостей из Москвы на даче бывало немного. Исключение Кабалевский делал только для родных, близких друзей и очень немногих исполнителей его произведений. К нему приезжала репетировать потрясающая скрипачка Леонарда Бруштейн. Та, что не постеснялась при первой встрече с композитором сыграть его скрипичный концерт в своей интерпретации, да так, что Дмитрий Борисович кинулся звонить Давиду Ойстраху, который обычно играл это произведение на концертах: «Рад, что застал тебя. Хочу поблагодарить за Лилечку Бруштейн. И огорчить. Вторую часть концерта и «Импровизацию» она играет лучше, чем ты». Леонарда замахала руками: «Вы поссорите меня с профессором!» А нужно заметить, что она была ученицей Ойстраха. Кабалевский поднял вверх руку и торжественно произнес: «Платон мне друг, но истина дороже».