Александр Ганулич - Взлет и падение «Советского писателя»

— Генриетта Давыдовна, доброе утро, что-то зуб у меня разболелся, нет ли какого-нибудь лекарства?

Генриетта Давыдовна обладала наивностью даже большей, чем детская:

— Александр Трифонович, я вам дам прополоскать зуб настойку календулы.

Твардовский кривился:

— Нет, это не поможет. Ведь у вас вчера гости были. Может быть, что-нибудь осталось?

— Что?

— Ну, коньячок там, или наливочка.

— А разве это помогает?

— Еще как помогает!

Генриетта Давыдовна лезла в шкаф, доставала бутылочку и наливала изрядную рюмку напитка. Классик осушал рюмку одним мощным глотком, аккуратно ставил ее на стол:

— Благодарствую, теперь зубу значительно лучше!

При всем при этом Твардовского абсолютно пьяным никто не видел. Его мощный деревенский организм достойно держал удар. Ни по походке, ни по поведению нельзя было понять, сколько в нем находится спиртного. Чего нельзя было сказать о тех, кто имел смелость с ним посоревноваться. Он шел твердо, опираясь на палку, точно вдоль края асфальта, предельно прямо, чтобы не мешать встречным гуляющим семьями дачникам. Его более слабый друг, обычно это был Дементьев, не мог придерживаться прямого курса. Его тащило от Александра Трифоновича к другой обочине дороги, там он понимал, что нужно возвращаться к своему спутнику, и снова достигал идущего Твардовского. Потом все повторялось. Казалось, мощный линейный корабль идет прямо по курсу, невзирая на волны, а утлое суденышко лавирует против ветра, чтобы не отстать от флагмана.

Свой скверный вклад в готовность найти выпивку для Твардовского в любой момент вносил поселковый рабочий Николай по прозвищу Колька Тепленький.

О нем вспоминает все тот же сосед Твардовского: «Коля — забавнейший тип. В нем была какая-то обманчивая доброта, привязчивость, готовность сию минуту помочь и сделать что-либо бескорыстно; кипела страсть изобретательства, он выдумывал, сочинял, бросался в разные артельные и единоличные предприятия, ничем не гнушался, но вершиной всех его хитроумнейших замыслов бывало одно: трояк на бутылку. Почему это я вдруг вспомнил про Колю? Он как-то прочно впаялся в мою жизнь на Пахре. Мы часто говорили о нем с Александром Трифоновичем, обсуждали его живописные качества. Угадывали его хитрости, смеялись над его словечками. «Александр Трифонович, жализо для крыши не надоть? Могу завтра принесть. Только сегодня трояк нужен — ребятам отдать…» Его так и звали: Коля-жализо.

Александр Трифонович относился к Коле хорошо, поручал ему изредка мелкую работенку — то водосток сделать, то колпачок над трубой, — до того дня, когда Коля, на свою беду, не совершил вопиющей неосторожности. Александр Трифонович однажды заметил, как Коля, находившийся на соседнем участке и собиравшийся прийти к нему, вздумал сократить путь и сиганул через забор. Александр Трифонович крайне возмутился.

Несколько раз Александр Трифонович рассказывал об этой истории с гневом:

— Человек, который прыгает через забор, когда есть калитка, способен на все…»

Из дачных соседей Твардовский ближе всех общался с Орестом Верейским, иллюстратором «Василия Теркина» и земляком поэта, с авторами «Нового мира»: Владимиром Тендряковым, Юрием Трифоновым, Григорием Баклановым, с коллегой Александром Дементьевым, а также с Константином Симоновым, Геннадием Фишем, Зиновием Гердтом. При этом он умудрялся на них как-то по-детски обижаться: на Бакланова, что тот поехал в США с Михаилом Алексеевым, одним из главных хулителей Твардовского, на Трифонова и Тендрякова за то, что остались авторами «Нового мира» после разгрома старой редакции… Бакланов вспоминал о посещениях дачи Твардовских: «Дом у Твардовских был хлебосольный, хозяйка Мария Илларионовна хорошая, и за столом Александр Трифонович сидел, сдержанно гордясь. Для него вообще, как можно было заметить, дом существовал не в городском понимании, а скорее в крестьянском, родовом: это не место жительства, которое легко меняют ввиду лучших удобств, это — твоё место на земле».

В общении с людьми, соседями Твардовский был крайне противоречив. Считал вторым сортом тех, в которых не видел писательского или поэтического дара. Например, со своим соседом Иосифом Диком общался, был даже на «ты», но никогда не говорил с ним о литературе. С другой стороны, мчался в Калугу, чтобы навестить Жореса Медведева, диссидента, помещенного в местную психиатрическую больницу. Александр Трифонович материально помогал матери и сестрам, оставшимся жить в Смоленской области.

Свою Ленинскую премию за поэму «За далью даль» Твардовский перечислил всю, до копейки, на «культурное строительство» родной Смоленщины.

В еде Александр Трифонович был крайне неприхотлив. Любимым блюдом была яичница с салом, в которую можно было макать хлеб. В семье это кушанье называли «Саша-иди-макай».

Твардовский регулярно ездил с дачи в редакцию «Нового мира». Своего автомобиля у него не было, но ему полагалась служебная «Волга» как секретарю Союза писателей и кандидату в члены ЦК КПСС. По отзыву Роя Медведева, «Твардовский не пользовался большинством полагаемых ему «номенклатурных благ»… Если приходилось возвращаться домой на служебной «Волге», почти всегда платил он шоферу… Это крайне раздражало других секретарей Союза писателей и главных редакторов журналов…»

Юрий Трифонов позже вспоминал о совместных походах с Твардовским на речку летом 1969 года: «Александр Трифонович был крепок, здоров, его большое тело, большие руки поражали могутностью. Вот человек, задуманный на столетие! Он был очень светлокожий. Загорелыми, как у крестьянина, были только лицо, шея, кисти рук. Двигался не спеша, но как-то легко, сноровисто, с силой хватался за ствол, с силой отталкивался и долго медленно плавал.

В июне шестьдесят девятого года теплыми утрами на реке, от которой парило, я видел зрелого и мощного человека, один вид которого внушал: он победит!»

К сожалению, не победил. В 1970 году он был вынужден покинуть свой родной журнал. Дело к тому шло давно, фактически после прихода к власти Леонида Брежнева, когда поставили задачу задушить ростки свободы «хрущевской оттепели» или, как ее стали называть, «слякоти». Журнал стали ругать за «очернительство», «искажение истории», «критику колхозного строя». Твардовского лишили ближайших сотрудников. Его, бывшего депутата Верховного Совета РСФСР нескольких созывов, члена Центральной Ревизионной комиссии КПСС, кандидата в члены ЦК КПСС, больше уже не избирали в подобные органы. Причем находили особо обидные способы подчеркнуть изменение его статуса. Например, дочь Ольгу не пустили в «кремлевскую» поликлинику, куда вся семья Твардовских была прикреплена, а ей нужно было через несколько дней рожать. Александр Трифонович позвонил академику Чазову, начальнику 4-го Управления Минздрава СССР, тот согласился еще на два месяца оставить Ольгу под поликлиническим наблюдением. Первую явную попытку подвинуть Твардовского с редакторства сделали в 1967 году. Вот что написал об этом Трифонов: «На другой день поехал в Пахру, и в тот же вечер или, может, спустя день Александр Трифонович зашел ко мне. Вид его был ужасен. Он был то, что называется убит. Взгляд померкший, разговаривал еле слышным шепотом.