Леон Дегрель - Любимец Гитлера [Русская кампания глазами генерала СС]

Колонны из тысяч повозок могли занимать только правую часть автострады, так как война продолжалась. Она продолжалась до такой степени, что в каждый момент кровожадные эскадрильи советских самолетов прилетали для того, чтобы расстреливать эти жалкие вереницы, хотя было очевидно, что речь шла о бедных, беззащитных людях.

Экипажи повозок шли так плотно друг к другу, в два ряда, что каждый сноп разрыва приводил к ужасным жертвам. Лошади дергали копытами среди опрокинутых тележек для перевозки снопов, раскидывая по снегу свои кишки. Женщины, дети цеплялись за обломки, на их спинах были коричневые точки. Кровь большими каплями текла по черным чулкам. Валялись красные вспоротые перины.

Несчастный народ, из месяца в месяц опускавшийся в самую глубь адских трагедий, каких не знал еще мир…

Они вынесли годы лишений и неслыханных бомбардировок. Они узнали о смерти неизвестно где в русских снегах сына, двух сыновей, отца. Теперь их, все потерявших, умирающих от холода, миллионами выгнали на дороги, и очереди зажигательных пуль довершали эти истязания, преследования, охоту на них!

Если хотя бы они были у завершения страданий.

Но, глядя на их трагический бесконечный кортеж, мы думали о тысячах советских танков, мчавшихся по их следам; мы знали, что рано или поздно они попадут в руки варваров, что эти видные девушки, такие чистые и ясные, будут изнасилованы, осквернены, отравлены; что тысячи младенцев умрут от отсутствия молока; что эти старые мамы, двигающиеся на холодном ветру, однажды превратятся в жалкую, темную и безжизненную массу, на краю нищеты и лишений…

Зачем бежать? Надо было остановиться, ждать, ждать когда Монгол силой раздвинет вам ноги, ждать, когда загорится крыша твоего дома. Но жизненный инстинкт бросал их, плачущих и обезумевших, в толкотню дорог…

Я пересек Одер и поехал по дороге на восток. На вершинах насыпей и холмов в тут же осыпающемся песке лихорадочно рыли километры траншей. Грузовики выгружали тысячи новых лопат для тысяч мобилизованных женщин.

Я начал обгонять моих солдат, выгрузившихся на вокзале Штеттина и своими средствами двигавшихся к Штаргарду. Жалкими, убогими были эти средства. Они тащили сами, как тягловый скот, свои повозки. Мы не получили вовремя нашу долю лошадей. Солдаты взяли себя в руки, со смехом впряглись и перешли эти тридцать пять километров снега, отделявшие нас от противника. Солдаты приветствовали мою машину, счастливые от близости боя и зная, что я с ними.

Я проехал вдоль озера Меду, простиравшегося далеко к югу, затем увидел величественные башни, квадратные и красные, церкви Штаргарда. Старые входные ворота города из бруса были исполнены изящества и величия. Город вел свою историю со Средних веков. Вся эта померанская сторона имела глубокое властное и грустное обаяние, со своими красиво выложенными стенами, перекрытиями с шарами вверху, своими ландами и елями, бледными прудами со шлепающими по воде бортами лодок.

Население целиком и полностью было настроено бежать. Штаргард походил на сплошной шумный рынок. Люди бежали со всех сторон. В одной школе я нашел КП генерала, ответственного за оборону района.

— Говно! — крикнул он.

Всего у него было два бронепоезда, остатки разрозненных частей и несколько батальонов старичков из нестроевых частей. С утра русские находились километрах в двенадцати.

Прорыв армий СССР в немецкую провинцию Померания во время второй половины января 1945 года случился как сильный ураган. Считалось, что они еще в Бромберге, когда уже один из их танков разведки, как бешеный двигая все перед собой, появился на вокзале Шнайдемюля!

Советское наступление шло по трем векторам-стрелам, как копья вонзившимся в древнюю померанскую землю: одна на восток, чтобы отрезать Данциг от Рейха; вторая на знаменитый городок Кольберг на Балтике; третья — к Штеттину.

Штаргард был последним большим городом на этом пути, который надо было взять, всего лишь в тридцати пяти километрах от нижнего Одера.

Утром 6 февраля, когда мы прибыли в Штаргард, положение было почти отчаянное. Русские танки сделали глубокие прорывы к юго-востоку, югу и юго-западу города. Оборона, можно сказать, была нулевая, ее доверили бравым старым папашам вспомогательных частей, они делали все что могли, но добивались больше бронхитов, чем побед.

Важно было закрыть брешь на юге. Нас немедленно послали в Кремцов и Репплин, населенные пункты в трех лье от Штаргарда на Арнсвальдской дороге. Эта дорога пересекала полосу лугов, слегка пересеченных балками, шириной в несколько километров, с населением в шесть деревень, между двумя реками: одна Ина — Ина обыкновенная, которая спокойно, как буржуа, текла своим путем, без сюрпризов настроения; другая Ина явно более симпатичная — она, мечтая на своем пути, делала грациозные изгибы для развлечения или потому что замечала какой-либо уголок симпатичнее другого. Обе Ины, несмотря на различия характеров, сливались в конце пути, как семья, которая в конце концов приходит к миру и согласию. Тогда единая Ина пересекала Штаргард, затем, пройдя через леса севера, впадала в залив Одера ниже Штеттина.

Я получил приказы. На нас рассчитывали. Через несколько дней немецкие танки будут здесь, а пока надо было спасти Штаргард. Если мы отступим, то советские танки ворвутся в город через час.

Я сразу же бросил людей на крайнюю оконечность сектора, до городка Репплин. Один советский отряд прибыл туда немного позже нас.

Для одних и других позиция была удобной, потому что она доминировала над всей окрестностью. Большевистский патруль, должно быть, отметил это на несколько часов раньше, когда городок был еще пустым. Поэтому подразделение неприятеля подошло небрежно: нос кверху, руки в карманах. Наши люди дали экипажам и войску проникнуть глубоко в этот городок, а затем со всех сторон бросились на них. Один единственный красный солдат смог уйти через кладбище. Эта первая удачная заварушка придала силы духа моим мордоворотам и подарила нам сорок восемь часов, чтобы обосноваться.

Туман стал сильнее, начался дождь. Грязь, похожая на мастику, клеилась к сапогам и мешала двигаться. Мы забаррикадировались в длинных ямах свекольного силоса, чтобы избежать воды, накапливавшейся в окопах стрелков.

Русские угрожающе продвигались к юго-западу, занимая крупные населенные пункты на нашем правом крыле. Дождливыми ночами виднелись грязно-розовые сполохи пожаров.

Смелость советских танкистов была невероятной. Возвращаясь из Штаргарда, куда был вызван для получения распоряжений, я увидел один танк, шедший прямо на меня. Но в тот момент я находился в семи километрах за моими позициями. Этот танк прошел через всю местность до нашей мощеной дороги. Он двигался открыто, совсем один. Один немец, к счастью, имевший фаустпатрон, спрятался в терновнике и подбил его, когда тот проходил мимо.