Георгий Агабеков - ГПУ

И эта молодежь впитывала в себя, как сухая губка, готовые и все и вся универсально разрешающие лозунги. Она прониклась ими насквозь и шла во имя их в жестокий бой с жизнью, с рутиной.

И вот мы видим молодого Е.В. Думбадзе записавшимся в Красную армию добровольцем. Кое-как вооруженный, он принимает уже участие в Гражданской войне. Походы, сражения, взятые города, разоренные жители, пылающие деревни, расстрелы проходят перед ним, сменяясь, как в ужасном фильме. Он видит все эти жестокости, все это варварство и с горячностью проходит через все это: ведь это война… война за свободу!..

Но вот наступает желанный момент, и его демобилизуют. Он ждал этого момента с нетерпением. Он уже ясно видел, что в его жизни имеется серьезный дефект: отсутствие систематического образования, которое помогло бы ему разобраться в сложных жизненных сплетениях. И юноша, состоявший членом коммунистической партии, которой он верил, как сын матери, обращается к ней с просьбой командировать его в университет для продолжения образования.

И партия исполнила его просьбу… и он был командирован в распоряжение ЧК! Я не буду описывать того, что он мне лично говорил о своем разочаровании… Но рассуждать было нельзя: ведь большевики не шутят и требуют слепого повиновения своим приказам. Да, кроме того, юноша еще верил, что ЧК является тем оплотом, который стоит на страже интересов свободы человека, народа и всего будущего родины.

И он очутился в этом «университете»… Он ярко и с исчерпывающей искренностью описывает те «науки», которые ему пришлось пройти в этой «школе».

Он прошел эти науки и в результате вынес горячую ненависть к этому человеконенавистничеству и стремление уйти из «стаи славных». Но всякий, хоть сколько-нибудь знакомый с современной российской действительностью, знает, что уйти так просто, как уходят свободные люди, из цепких лап коммунистической партии нельзя.

И прошло еще несколько лет. Тяжелых лет приспособления, притворства, обмана, чтобы получить возможность усыпить бдительность коммунистической партии и уехать за границу.

Автор, описывая все шаги своего освобождения от ига коммунистов, дает читателю ряд реальных, подчас захватывающих душу, как роман, приключений.

На этом и оканчиваются воспоминания Е.В. Думбадзе.

Наконец он свободен… И 21 июня 1928 года он в Париже.

И начался новый период его жизни, о котором я выше говорил. Фарисеи эмиграции стали забрасывать его камнями. «Вот, смотрите на него, — это чекист!..» — вопили они, колотя себя в пустые груди… И прошло немало времени, прежде чем автор настоящих воспоминаний встретил хорошего душевного человека, В.Л. Бурцева, который тепло и дружески согрел его и стал на его защиту…

Г. А. Соломон

Воспоминания Евгения Васильевича Думбадзе должны прочитать все, кто заинтересован в борьбе с большевиками вообще и в частности с русскими большевиками. Это — не просто исторический рассказ об интересных событиях. Для автора это — борьба с тем, что составляет сущность большевизма.

Автор по личным воспоминаниям описывает то из советской жизни, с чем он сам хочет бороться и бороться с чем призывает других. Никто, кроме людей, бывших в положении Е.В. Думбадзе, не сможет с такой силой и с таким знанием передать читателям сущность того, с чем он призывает бороться.

В воспоминаниях Е.В. Думбадзе говорит о ЧК, как человек, бывший в ЧК и хорошо знающий ее.

С воспоминаниями Е.В. Думбадзе я познакомился тогда, когда они еще не были написаны. Они еще тогда глубоко запали мне в душу.

С Е.В. Думбадзе я встретился впервые в конце 1928 года в Париже.

Я беседовал с ним, как старый, убежденный враг большевиков. Он сразу мне стал говорить о большевиках, как их враг. Мне не пришлось его ни в чем убеждать. То, что я говорил ему о большевиках, было только комментариями к тому, что о них говорил он сам.

Мне, редактору «Общего дела», сообщили, что не так давно приехавший из России активный большевик хочет встретиться с кем-либо из антибольшевиков. О нем мне сказали, что он колеблется в своем большевизме и что он не прочь даже откровенно поговорить с антибольшевиками.

Я согласился встретиться с этим большевиком.

Предстояло необычное свидание при конспиративных условиях.

Представители двух различных миров, кто до последнего времени не находил для себя никакого общего языка, должны были сойтись и говорить на самые щекотливые темы.

Идя на это свидание, я принял все меры, чтобы прийти туда «чистым», то есть чтобы за мной не было никакой слежки.

В кафе я пришел за несколько минут до назначенного срока. Мне не пришлось долго ждать.

Вскоре в заднюю комнату, где я сидел в стороне, в углу кафе, за стеклянной дверью, вошел сначала мой знакомый. Затем вслед за ним шел какой-то молодой человек лет тридцати, ярко выраженного грузинского типа. Я сразу понял, что это пришел тот, с кем у меня назначено свидание.

Мой знакомый представил нас. Несколько минут мы втроем стали обмениваться незначительными фразами. Все трое ждали того, чтобы кто-нибудь начал разговоры на темы, беседовать на которые мы пришли.

Я воспользовался минутой неожиданно воцарившегося молчания и прямо перешел к делу.

— Вы большевик? — спросил я и, не дожидаясь ответа, добавил: — А я — антибольшевик, последовательный, убежденный враг большевиков. Я с ними стал бороться до революции. Они арестовали меня в первый день своего переворота. В тюрьме я продолжал борьбу с ними и с тех пор никогда ее не прекращал.

Все, что я говорил о своем отношении к большевикам, я старался пересыпать какими-нибудь характерными рассказами как из дореволюционного времени, так и позднейшего.

Я сразу понял, что передо мной сидит человек, который скорее расположен слушать, чем сам говорить.

Я этим воспользовался, чтобы познакомить его возможно полнее с моими взглядами на большевиков и сообщить ему все те факты, на основании которых он мог бы сам делать выводы о моем отношении к большевикам.

Мы сидели довольно долго. Говорил главным образом только я один.

Когда мне казалось, что я сказал все главное, что надо сказать, я стал прощаться. Мы назначили новое свидание. Моему новому знакомому, кроме адреса моего отеля, я дал номер моего телефона и с особенным подчеркиванием просил его мне телефонировать на следующий день. Я рассчитывал по телефону назначить с ним новое свидание так, чтобы мы могли разговаривать только вдвоем.

Через несколько дней свидание было назначено. Мы разговаривали вдвоем и могли поэтому говорить более откровенно. Я дал моему собеседнику возможность высказать все, что он считал нужным.

К моему изумлению, свой рассказ он почти что начал словами: «Я — чекист»…