Георгий Агабеков - ГПУ

Части эти представляли собой резерв, предназначенный для прикрытия тыла в случае отступления. Эти батальоны комплектовались из латышей и китайцев, в громадном большинстве коммунистов. Но кроме того, эти войска употреблялись также против своих же в случае их бегства. В этих случаях эти части открывали стрельбу по отступающим, заставляя их повернуть и идти вперед. По существующим в Красной армии положениям эти особые части могут быть использованы только с разрешения политкома, командный же состав не имеет права единоличного распоряжения ими.

Дав такое распоряжение, командир дивизии, конечно, натолкнулся на мое сопротивление, и изданный им приказ мною подписан не был. Командир дивизии донес рапортом в штаб армии о том, что временно исполняющий должность комиссара дивизии товарищ Думбадзе вмешивается в оперативные дела командования, не будучи подготовленным к этому и не имея абсолютно никаких военных знаний, почему он и просил соответствующего распоряжения.

Штаб армии назначил комиссию для расследования инцидента, которая дала заключение в мою пользу, найдя, что в своих действиях я руководствовался имеющимися у меня инструкциями ПУРА (политического управления штаба армии), хотя сам лично сознаю, что с военной точки зрения я был не прав.

В 1920 году Н-я армия вступила в Баку. Занятие этого города, а затем оккупация всего Азербайджана прошла почти без выстрела. Вступление Красной армии было совершенно неожиданным не только для населения, но и для некоторых членов правительства Азербайджанской национальной республики.

Тысячи офицеров, всевозможных чиновников, а также представителей зажиточного класса все были застигнуты врасплох. ЧК и особый отдел свирепствовали вовсю. Сотни арестованных без суда и следствия отправлялись на остров Нарген, находящийся недалеко от Баку, и там чекисты расстреливали их пачками. Это была знаменитая «неделя ущемления буржуазии». Целые районы, в которых были расположены дома, принадлежащие бакинским миллионерам Тагиеву, Макташеву, Муса-Алиеву и другим, расхищались и национализировались. Всякий брал что только мог и хотел, и только в конце «недели» большевики спохватились и стали отбирать у жителей и концентрировать в складах награбленное имущество.

В скором времени после занятия Баку в газетах появились тревожные сообщения, что в соседней Грузии происходят народные восстания и что «восставший пролетариат» зовет на помощь «братскую Красную армию» против власти грузинских «социал-фашистов». Надвигалась новая братоубийственная война. И таким образом в январе 1921 года Красная армия (я был в ее рядах) двинулась к Тифлису, якобы на помощь «восставшему пролетариату». Теперь всем известно, что все это предприятие представляло собой не что иное, как гнусную провокационную авантюру, инициатива которой всецело принадлежала группе грузинских большевиков: Орджоникидзе, Элиаве, Махарадзе и др. Всех этих «деятелей» незадолго до этого грузинское правительство объявило «изменниками и предателями Родины». Да оно и понятно. Ведь, как известно, незадолго до этого состоялось торжественное соглашение между советским и грузинским национальным правительствами о взаимном ненападении…

Но что такое договоры! Как и все договоры, и это соглашение было эфемерно и оно не помешало, конечно, Орджоникидзе, Элиаве и другим, злоупотребив своим званием членов Реввоенсовета армии, без объявления войны двинуть красные войска на Тифлис, и большевики настолько были уверены в своей победе, что на полдороге, а именно в Шулаверах было сформировано даже советское грузинское правительство под председательством Филиппа Махарадзе.

Грузинский народ не был подготовлен к войне, он ее не ждал, на него напали предательски… А потому немудрено, что хорошо снабженной Красной армии в несколько десятков тысяч человек было нетрудно овладеть маленькой незащищенной страной. В первых же боях с грузинами мы, участники этого «славного похода», могли воочию убедиться, «с каким восторгом угнетенный национальным правительством грузинский пролетариат ожидал нашего прихода… прихода освободителей». Маленькая скромная армия Грузии оказала геройское сопротивление… Мне вспоминается мужество и храбрость воспитанников грузинского военного училища, которые в количестве нескольких сот человек разбили два передних полка Красной армии. Но ничто не могло спасти маленькую Грузию, и 25 февраля 1921 года я уже в качестве «победителя» маршировал по улицам Тифлиса и был объектом не радостного и восторженного приветствия «угнетенного народа», а лишь глубокой ненависти и затаенной неукротимой вражды со стороны грузинского населения…

Я нарочно, по высказанным выше соображениям, не останавливался подробно на моей военной деятельности. Отмечу только, что таким образом мне пришлось пробыть в рядах Красной армии до июня 1921 года, когда политическое управление штаба армии демобилизовало несколько сот коммунистов и откомандировало их в распоряжение тифлисского комитета коммунистической партии (большевиков). В числе этих демобилизованных находился и я.

Чувствуя большие пробелы в моем образовании (напомню, что я окончил только среднюю школу), я был рад этой демобилизации, мечтая, что таким образом я смогу окончить свое образование. И поэтому, явившись в комитет партии, я просил командировать меня в высшее учебное заведение для продолжения образования.

— Да, учиться — это, конечно, хорошее дело, — подумав, ответил мне некто товарищ Рубен, которому я представился, — но подождите минуточку, — сказал он и вызвал своего помощника.

Вошел помощник, известный в свое время организатор большевистских отрядов во время независимой Грузии некто Амирбеков, с которым Рубен очень долго совещался и, обратившись ко мне, сказал:

— Товарищ, командировать тебя учиться я не могу, ибо нам нужны работники, мы решили послать тебя в ЧК. У тебя есть опыт, стаж нелегальной работы в партии, а ведь там такие товарищи и нужны… Ну вот, иди к товарищу Амирбекову, бери путевку и валяй…

Я перехожу в моих воспоминаниях к моей работе в качестве чекиста. Я открываю мрачную, тяжелую страницу пережитого. Но я не намерен ничего скрывать и с полной откровенностью отдаю себя на суд общества.

Скажу правду. Молодой и неопытный, среднеобразованный, но проникнутый самой горячей верой в великие освободительные идеалы революции, которая, я верил, вынесет нашу Родину на путь яркого счастья на земле, я принял это назначение как нечто почетное. Всероссийская чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией, о которой наши вожди в унисон пели, как об учреждении высокоидейном, как о том авангарде революции, который мужественно, самоотверженно, стойко и идейно-честно призван стоять на страже великих завоеваний революции, представлялась мне, тогда еще совершенно юному рядовому великой освободительной армии, чем-то хотя и неуклонно суровым, но прекрасным и великим. То жестокое, что она призвана была делать, в моем тогда юном представлении уходило в какую-то туманную даль, и мне рисовались лишь тяжелые, полные опасности обязанности во имя счастья человечества. Обратная, жестокая сторона медали не доходила до моего сознания. Я смотрел на предстоящую мне суровую работу, как смотрит гимназист-мечтатель на войну, рисующий себе предстоящие с его стороны акты высочайшего самопожертвования, в которых он призван принять участие и которые отныне должны стать его священным долгом. И в этом священном долге, я верил, должно было раствориться все до отказа и мое маленькое «я».