Георгий Агабеков - ГПУ

Он уверил стражников, что он сирота из Энзели и пробирается в Тегеран, чтобы устроиться на работу… Ему удалось освободиться от стражников и, явившись к Берковичу, он подал полный рапорт о выполненном им поручении.

В своем месте я с необходимой подробностью обрисовал функции «активного чекиста». Считаю необходимым выяснить ту функцию чекистских организаций и учреждений, которая называется в этом учреждении «мобилизацией». Это действительно мобилизация, но с некоторыми своеобразными, специфическими подробностями, — мобилизация, как подготовка к выполнению ряда оперативных заданий или же, как выражаются на чекистском жаргоне, «операций». Обыкновенно она происходит внезапно. По распоряжению коллегии ЧК все сотрудники ее, находящиеся в помещении ЧК, из него не выпускаются и ждут дальнейших распоряжений. В большинстве случаев мобилизации имеют место в особо острые политические моменты, когда ожидаются какие-нибудь массовые противоправительственные выступления или когда ощущается в населении напряженное состояние. Для усиления наличных сил чекистов обычно привлекаются все сотрудники ЧК, независимо от принадлежности их к тому или другому отделу и их должностей. Обыкновенно это задержание на месте всех сотрудников происходит за несколько часов до начала той операции, для которой мобилизуются силы, и, таким образом, обычно лишь в полночь к каждому сотруднику прикомандировывается пять-шесть красноармейцев, выдаются ордера на обыски и аресты. По характеру своему аресты, вообще говоря, распадаются на три группы:

1) аресты единоличные — то есть когда сотрудник ЧК на основании своего личного мандата арестовывает кого-либо, в большинстве случаев на улице, кто покажется ему подозрительным, или кого он разыскивает;

2) аресты, которые производятся в самом помещении ЧК, по отношению к лицам, вызванным повесткой для дачи показаний в качестве свидетелей, и, наконец,

3) аресты повальные, которые происходят во время каких-либо возникших волнений или предполагаемых и для которых происходит описываемая мной мобилизация.

О секретных же арестах я писал выше.

Во время повальных обысков и арестов намечают район в тех частях города, где происходит «операция».

Я вспоминаю один обыск, участником которого я был в качестве уполномоченного ЧК. В 12 часов ночи через оперативную часть ЧК я получил ордер за подписью председателя коллегии на право обыска у доктора Махвеладзе, который жил на одной из улиц в конце Мцхетского района. Я отправился туда в автомобиле со своими красноармейцами. Все было тихо, и на пустынных улицах мы встретили только двух-трех прохожих, испуганно шарахнувшихся в сторону при нашем появлении. Подъехав к этой улице, я остановил машину и пешком с красноармейцами подошел к нужному нам дому, позвонил, вызвал председателя домового комитета. Предъявив ему свой ордер, я потребовал, чтобы он проводил нас в квартиру доктора и присутствовал бы в качестве понятого при обыске, что полагается по инструкциям ЧК.

У дверей квартиры председатель домкома постучал и на обычные вопросы из квартиры «кто там», он ответил такой же трафаретной для подобных случаев фразой: «Вам телеграмма». Дверь приоткрылась, и я, быстро с силой распахнув ее, вошел. Нас встретил сам доктор, уже догадавшийся, по-видимому, о том, кто стучал, и потому более или менее спокойный, но лишь немного бледный.

— Я уполномоченный ЧК Грузии, — заявил я, предъявляя ордер, — мне поручено произвести у вас обыск. Прошу всех жильцов квартиры собраться вместе.

Он сделал неопределенный жест рукой, как бы приглашая меня войти. В это время красноармейцы, которые, согласно инструкции, немедленно же по входе нашем в квартиру вошли во внутренние комнаты, чтобы удостовериться, нет ли в квартире другого выхода, а помощник мой, комиссар оперативной части, собрал всех жильцов — доктора, его жену и двух дочерей — в столовой и, поставив около них охрану из красноармейцев, приступил к обыску. Обыск продолжался четыре часа. Обыскана была вся квартира, рылись в вещах, ломали мебель, вскрывали полы и стены, и ничего найдено не было. К концу обыска, когда я уже собирался составить протокол его, жена доктора попросила разрешения выйти в спальню. Я разрешил. Через несколько минут мы услыхали шум закрываемой дверцы от кафельной печи. В один момент в спальню вбежал комиссар и заметил, как жена доктора сжигает какие-то бумаги в печке. Он оттолкнул ее от печки и вытащил пачку уже частью обгоревших бумаг и передал их мне. По обгоревшим местам я увидел, что это протокол заседания существовавшего нелегально в Тифлисе грузинского меньшевистского комитета партии. Это было именно то, что мы искали. Закончив обыск, я составил протокол его и на основании имеющихся материалов, объявил жену доктора арестованной! Должен сказать, что ЧК интересовалась именно женой доктора, так как она была в прошлом членом Учредительного собрания национальной Грузии, а в описываемое время ярой антибольшевичкой. Под утро я, вместе с арестованной, на автомобиле возвратился в ЧК и сдал ее коменданту вместе с документами.

Порядка ради напомню, что дальнейшая судьба арестованных выясняется в продолжение некоторого весьма неопределенного времени и тут уже царствует полный произвол ЧК.

Чаще всего большинство арестованных, схваченных ночью, так сказать «сгоряча», отпускается после тщательной регистрации. Другая часть остается за следователем. Следствие может тянуться несколько месяцев или несколько дней — все зависит от следователя, как он допрашивает и ведет следствие, и, конечно, от арестованного, как он «переносит» допрос.

Когда я однажды допрашивал одного арестованного, то он в течение нескольких дней не хотел отвечать мне на вопросы, а от предъявляемых ему обвинений категорически отказывался. Тогда я прибег к методу запугивания, часто практикующемуся в органах ЧК. Я посадил арестованного лицом к себе, вынул револьвер, и, целясь ему в глаз, я выстрелил, умышленно сделав промах. Как только рассеялся дым, как бы с удивлением заметив, что арестованный «жив», я позвал красноармейца и закричал на него:

— Что же ты дал мне неисправный револьвер, дай сюда маузер!

Под впечатлением этого «допроса» арестованный сознался [6] Мне приходилось часто читать о всякого рода выпытываниях у подследственных показаний. Говорилось часто о разных истязаниях. Но кроме указанного способа застращивания, способа действительно морально жестокого, я лично никаких других не знаю. .

Но бывали, и притом нередко, случаи, когда арестованный бывал до такой степени напуган застращиваниями и допросами, что сознавался в преступлениях, в которых он не был виновен. Кроме этого, бывают допросы еще «психологические», со всевозможными сюрпризами: тут и изысканная вежливость, обращение на «вы», забота об арестованном, чтобы он не устал, предложение папиросы и т. д. и т. д.